Задача чтений г. Соловьева будет: показать разумность положительной религии. Показать, что истина веры, во всей полноте ее конкретного содержания, есть вместе с тем и истина разума.
Центральная мысль чтений: идея Богочеловечности, или живого Бога.
Из двенадцати чтений первые шесть будут представлять необходимый переход от природного содержания человеческого сознания к той центральной идее, впервые получившей историческую действительность в христианстве. При том будут иметься в виду главные ступени этого перехода, как они выразились в умственной истории дохристианского человечества, а именно: буддийский пессимизм и нигилизм, идеализм Платона, ветхозаветный монотеизм.
Остальные шесть чтений будут заняты положительным развитием самой религиозной идеи, в них будет говориться об осуществлении Богочеловечества в вечности и во времени, о мире божественном, о грехопадении духовных существ, о происхождении и значении природного мира, о земном воплощении Христа и об искуплении, о видимой и невидимой церкви, о конце мирового процесса и полном откровении Богочеловечества»[15].
Судя по откликам публики и газетным отзывам, если первые лекции были встречены весьма благосклонно, то по ходу продолжения чтений у слушателей нарастали затруднения в понимании философских, весьма абстрактно излагаемых и к тому же не входящих в круг общераспространенных, знакомых понаслышке идей, в то время как у церковных и близких к церкви авторов высказываемые суждения все более вызывали возражения и неприятие. В дальнейшем, уже после завершения «Чтений…», обсуждая с Киреевым план издания лекций Обществом, Соловьев писал: «Вы припечатываете разные анафемы против меня и под обложкой Вашей фирмы раздаете членам»[16]. Действительно, по мере продвижения «Чтений…» расхождение автора с православной (как и католической) догматикой становилось все более заметным и существенным – так, уже в шестой лекции Соловьев утверждал, что и «Божество в небе и былинка на земле одинаково непостижимы и одинаково постижимы для разума: и то и другое в своем общем бытии как понятия составляют предмет чистой мысли и всецело подлежат логическим определениям и в этом смысле вполне понятны для разума»[17], чтобы далее перейти, уже в седьмом чтении, к изложению своего учения о Софии и т. д. Подлинный скандал, впрочем, разразился на последней лекции, 2 апреля 1878 г., когда Соловьев назвал догмат о вечных мучениях грешников в аду – «гнусным». Если печать либерального толка предпочла смягчить высказывание автора, то консервативные публицисты были более прямолинейны, а К.П. Победоносцев в письме к Е.Ф. Тютчевой от 2–3—5 апреля 1878 г. говорил: «Лекции Соловьева кончились. Я не был на последней, и очень доволен, что не был. Представьте, этот молодой человек, говоря о Воскресении и будущем суде, публично опровергает учение о вечной казни грешников, и один раз назвал это учение „гнусным догматом"! […] Этого я не могу простить Соловьеву и не могу причислить его к серьезным и православным защитникам веры. Это опять тот же нигилизм личного самолюбия, личной гордыни, личной мысли, только в ином виде»[18]. Н.Н. Страхов, далекий от защиты православия, писал Л.Н. Толстому о своем впечатлении от последнего чтения Соловьева: