Я ослеп: из глаз льётся кровь. Вокруг темнота.
Я резко вспрыгиваю со скрипящей кровати. Стою на чем-то мягком и холодном. Что это?
Скольжу по поверхности, то и дело попадаясь на что-то среднее между жидким и твердым. Руки покрываются льдом, я дышу на них: не помогает.
На ощупь прохожу по комнате – она поменялась. В раковине включаю горячую воду (она совершенно не греет) и смываю кровь.
Где моя жена?
«Настюша!.. Настюша!» – кричу я.
В дверь постучали.
Я пытаюсь подойти к ней. Стучат еще.
Поворачиваю замок. Дверь открывается. Мужской голос, искривленный эхом лестничной площадки, спрашивает:
«Анатолий Тусимин?»
«Да».
«Мне нужно осмотреть это помещение».
За окном где-то далеко играет детская мелодия. Из-за дальности она превращается в страшный шум смешанных криков.
«Да, проходите», – говорю я.
Дома жарко, но от окна идет сквозняк – русское лето.
Я слышу шаги человека по комнате. Он садится на мой скрипучий диван.
Мое дыхание сбивается. Волнуюсь: «На меня поступают жалобы?»
Человек, похоже, думал. Он не отвечал мне.
Мне страшно. Я срываюсь на крик: «Я ничего не делал с ней! Я не знаю, где Настюша! Я сам пытался найти ее!»
Человек продолжает молчать. Мои коленки дрожат, к горлу подступает ком. Я продолжаю уже полушепотом: «Я просыпаюсь, слепой, в этом холоде… И ничего-ничего не понимаю. Из окна орёт детская музыка. Она не дает мне покоя.»
Я стучу ногами по полу, но звука нет. Переступаю с ноги на ногу: переживаю! Гость связывает мои руки – и я не могу двигаться…
«Что происходит? Отвечайте мне! Отвечайте!»
Он берет меня за руку, выдыхает: «Настюши давно нет, Анатолий. И окна тут нет».
В слезах я прислоняюсь к стене. Она обита матрацем, как и пол.
Дешевая лампочка накалилась докрасна. Глаза болели от тусклого света и напряжения. Широкая щель в окне пропускала вечерний сквозняк.
Трясущимися руками морщинистый старик пытался завести новые карманные часы. Он старался попасть иголкой в отверстие, чтобы повернуть механизм – но не мог: не хватало освещения. Уже полчаса он сидел над часами. Его кожа горела. Он нервничал. Режущее чувство подступающих слез в глазах мучило его. Несколько раз старик бросал свое дело и всхлипывал. Оборачивался, чтобы пожаловаться… но – никого не видел, и возвращался к работе.
Звонкий стук в стекло отвлёк старика. Он испугался – и замер. В окно стучались настойчиво – и сильно. Пробирающий до костей ветер подвывал, будто волк, в такт стуку. Страх деда был оправдан: он жил на 5 этаже.
Стук не прекращался целую минуту. Дедушка встал, тяжело выпрямляясь. Больные колени не позволяли разогнуть ноги до конца.
Дзын-тук. Дзын-тук.
Ночной мрак поглотил окно. В черноте проглядывался только тусклый отблеск горячей лампы.
Старик подошёл к окну – и увидел лицо. Страшное лицо. Оно смотрело прямо на него, с больным выражением. Глаза лица совсем впали вовнутрь – и их будто не было; лоб сморщился; гнилые зубы открытого большого рта отталкивали.
Деду тяжело было смотреть на свое отражение в стекле.
Стук не прекращался – и старик открыл окно. В комнату влетел огромный мотыль, обезумевший от близости источника света. В исступлении разбиваясь об стены и потолок, он долетел до раскаленной лампы – резко сел на нее – и обожжённый – свалился.