Перелистывая старые, чудом уцелевшие институтские тетради и журналы той поры, Наталья не смогла сдержать возгласа удивления, когда между двух пожелтевших от времени страниц обнаружила большой, когда-то снежно-белый, а теперь высушенный почти до прозрачности цветок. Она не верила своим глазам. Осторожно, чтобы не сломать и, не дай бог, не рассыпать эту призрачную красоту, дотронулась до хрупких лепестков и ласково, едва касаясь, провела по ним пальцем.
В комнату заглянул ее сын, рослый красавец Никита:
– Ма, ты меня звала, или мне показалось?
– Наверное, показалось… Ник, смотри, что я нашла.
– Школьный гербарий? – насмешливо поинтересовался он.
– Почти. В то лето мне было восемнадцать…
– Ого, так мы с ним, получается, ровесники, хотя нет, он меня все-таки постарше, примерно на год.
– Ну, если в засушенном состоянии, то да, ты прав, примерно на год.
– А если с момента, как рос и распустился, то надо добавить еще несколько дней, – усмехнулся сын.
Наталья сделала вид, что не заметила сарказма:
– А если с момента, как он рос и распустился, то лет на двести пятьдесят, не меньше.
Удивить чем-либо Никиту было довольно сложно, но сейчас она почувствовала его секундное замешательство.
– Мам, ты хочешь сказать, что этому цветку двести пятьдесят лет?! – воскликнул юноша, не зная, верить ему или нет.
– Даже чуть больше…
Он все же выбрал второе:
– Ага, конечно. Осталось только добавить, что его доставили на Землю инопланетяне и ты по счастливой случайности стала единственной обладательницей этого уникального и ценнейшего экземпляра. Кстати, как он называется?
– Это кувшинка, нимфея, а в народе ее еще называют одолень-трава…
– Какая трава, одолень? – переспросил Никита, поглядывая на часы. – И что же или кого же она одолевает?
– Она защищает своего владельца от различных напастей и темных сил, если, конечно, помыслы владельца чисты.
– Ну, в твоих помыслах я ничуть не сомневаюсь, а вот в сказки и Деда Мороза давно уже не верю. А вообще-то, мам, отец, наверное, прав, считая тебя ужасной фэнтези…
Наталья хотела возразить, но сын перебил ее:
– Ладно, после как-нибудь расскажешь, мне уже пора, я в универ, а оттуда к Лере, так что рано не жди…
Проводив сына, Наталья снова прошла в гостиную. В непонятном волнении встала у темного окна и, обхватив себя руками за плечи, уставилась в непроглядную даль. Крупные капли холодного осеннего дождя монотонно били по стеклу, ручьями стекая вниз. Но она, казалось, совсем не замечала этого. Наконец, не выдержав, Климова все же обернулась и украдкой бросила взгляд на раскрытую тетрадь. И в ту же секунду колдовской цветок, выхватил ее из комнаты и швырнул, словно слепого котенка, туда, куда разум отказывался возвращаться, а сердце настойчиво звало все эти годы. Туда, где реальность граничила с вымыслом, а вымысел – с реальностью, туда, где они были молоды и неотразимы, полны сил и грандиозных стремлений, где искренне любили и так же искренне ненавидели.
В то лето в моде были итальянцы, народ радостно просыпался под звуки гимна свободных и нерушимых республик могучего Союза, очередь за докторской колбасой плавно перетекала в очередь за финскими сапогами, материя казалась первичной, а бытие определяло сознание…