Читать Жди, за тобой придут

…Жизнь неспешно тянулась и скрипела, как изрядно пожёванная, старая магнитофонная лента, тихо сматывающаяся с одной огромной бобины на другую, – монотонная, вялая и похожая на досадный анахронизм. Он ждал. С юных лет ждал, сам не понимая чего. В учебных заведениях, через которые прошёл, – их окончания. После получения институтского диплома – устройства на работу. После устройства – первого повышения, затем второго, третьего, перевода за границу, нового повышения. И в обозримом будущем конца этому ожиданию, увы, не предвиделось. Точно такая же катавасия наблюдалась и на личном фронте, и в делах более тонких, духовных. Мелкие плотские радости, вперемешку с удовольствиями более высокого порядка, иногда скрашивали упрямо не желавшую фонтанировать жизнь. Но экстатического заряда хватало ненадолго. Хуже того: с возрастом периоды «эмоционального солнцестояния» делались всё более непродолжительными, и тоскующая по свежим впечатлениям душа была вынуждена прозябать в гнетущем мраке затяжных «полярных ночей». Сколько себя помнил, он всегда пребывал в искреннем неведении относительно того, зачем ему посчастливилось прийти в этот суетный мир и на какие подвиги захочет вдохновить его мудрый создатель.

Костя медленно встал с дивана и на ходу выключил телевизор. В голове навязчиво дребезжал один старый, полузабытый шлягер: «Матч Аргентина-Ямайка – 5:0…».

Сегодня получилось 6:0. Красивые голы, симпатичная молодая команда и разбитые в пух и прах, несчастные сербы.

Восемь лет назад он бы прыгал от восторга и тут же растрезвонил всем друзьям, что лучшей игры ему не случалось видеть со времён великого Марадонны. А сейчас обсуждать с кем бы то ни было этот матч и превозносить вполне законный, между прочим, успех его любимой команды почему-то не хотелось.

Суровая и беспощадная Европа сделала своё гнусное дело: эмоции здесь разрешалось выставлять на показ только ненастоящие.

Сдерживать клокочущую эйфорию было, однако, ему не по силам, и рука сама собой потянулась к телефону.

– Алло, Эдик? Здорово! Ты как?

На другом конце провода с воодушевлённой готовностью отозвались:

– Salve! Коська, ты что ли? Спасибо, нормально. Сам-то в порядке? Матч смотрел?

– Да, неплохая игра. Интересно было поглазеть… Слушай, Эдька, скажи мне как старый грешник своему духовному отцу, что, по-твоему, могло бы прямо сейчас помешать тебе и мне выдвинуться в массы?

«Выдвинуться в массы» означало у них прогуляться до одного из любимых обоими энтузиастами баров, коих в городе насчитывалось с добрый десяток.

– Куда направим стопы?

– Давай в Ватерхаус. Минут через двадцать на террасе у бара, идёт?

– Clarum est, meus amicus. Замётано, – сказал Эдик и почти одновременно с Костей повесил трубку.

Денёк выдался тёплый, и излишек одежды стеснил бы ту ангельскую лёгкость, которой переполнялась в данный момент его отринувшая мирские заботы душа. Через минуту, натянув выходные шорты и майку, обув шлёпанцы и не забыв подмигнуть зеркалу в коридоре, он выскочил на улицу.

Ватерхаус располагался на набережной речки Лейе в пяти минутах ходьбы от Костиного дома.

Место обитания, выбранное им в результате долгих и старательных поисков четыре года назад, – площадь святого Якоба – слыло между аборигенами действительно шикарным. Оно находилось в самом центре Гента – великой фламандской жемчужины и колыбели средневекового зодчества, весьма недурно сохранившейся со времён Карла Пятого.