Читать Лицо на продажу

– В такие дни я всегда сожалею, что не родился на свет художником! – глубокомысленно заявил я Марине, когда мы, затормозив на Петровском бульваре, вышли из машины.

Действительно, окружающий мир просто просился на полотно: чистая синева неба, красно-желтые кроны деревьев, золотой купол церкви с ослепительным бликом и тонкая фигурка Марины в синем плаще, которой ветер придавал несколько печальные, тревожные очертания, – все это, по моему мнению, было очень живописно.

То же самое, видимо, пришло в голову и парню, который примостился с подрамником на краю тротуара. Как полагается художнику, он был очень лохмат и глядел сосредоточенно и пронзительно. На нем было длинное черное пальто и красный шарф, небрежно обмотанный вокруг шеи.

На его холсте уже присутствовали и небо, и деревья, и сверкающий купол – не было только нас. Впрочем, это было неудивительно, потому что мы только что появились. Но и все остальное на холсте мне не очень понравилось – пейзаж казался слишком бледным и плоским.

– По-моему, не похоже, – миролюбиво заметил я, заглядывая художнику через плечо.

Прежде чем ответить, он посмотрел не на меня, а на хрустящую листву, которую у нас под ногами перекатывал ветер, а потом спросил довольно презрительным тоном:

– На что не похоже?

– Ну вообще… – сказал я. – Попробуйте нарисовать нас – может быть, пейзаж будет чуть поживее?

Лохматый художник посмотрел на меня так, будто я предложил ему заняться покраской заборов. Марина смущенно рассмеялась и потянула меня за рукав.

– Не собираешься ли ты позировать? – спросила она. – Мы и так уже опаздываем.

– Художники обладают фотографической памятью, – авторитетно заявил я. – Поэтому нам не обязательно здесь присутствовать…

– Да уж, – пробормотал лохматый, нервно накладывая мазок на полотно. – Совсем не обязательно…

Я скептически хмыкнул и взял Марину под руку. Мы отошли уже довольно далеко, когда художник вдогонку нам крикнул:

– Девушку я, пожалуй, напишу!

В голосе его звучало злорадство, адресованное персонально мне.

Мы вошли в маленький двор, обнесенный чугунной оградой. Короткая заасфальтированная дорожка вела к двухэтажному каменному дому на два подъезда. Дорожку окружал порыжевший газон с художественно постриженными кустами. Это был настоящий оазис – островок тишины и покоя в самом центре Москвы.

Мы поднялись по каменным ступеням и остановились перед дверью первого подъезда. Глухая массивная дверь была украшена не слишком броской медной табличкой с надписью: «Заболоцкий Анатолий Александрович. Врач-косметолог. Прием по будним дням с 10 до 12 часов».

Поскольку день был воскресный и полдень был уже позади, во взгляде Марины появилась неуверенность. Я небрежно нажал на кнопку звонка и напомнил ей, что мы все-таки не простые посетители, а по рекомендации.

– Борис Иосифович договаривался именно на воскресенье, на час дня, – сказал я. – Не думаю, чтобы он мог что-нибудь перепутать.

Мой начальник – Борис Иосифович Штейнберг – действительно никогда и ни в чем не ошибался. И если он рекомендовал лучшего косметолога, то можно было не сомневаться, что косметолог действительно лучший.

Но я тоже чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Состоятельные частнопрактикующие врачи с медными и бронзовыми именными табличками всегда были для меня загадкой. Я осознавал, что мне как врачу никогда не достичь таких высот, и эта мысль слегка угнетала.