Читать Избранный
Часть первая
Автор благодарит своего духовного наставника Виктора Перегудова за помощь в работе над этой книгой
Смогу ли я до смерти, до настоящей и окончательной своей смерти искупить грех? Поможет ли мне в этом обет молчания, который я принял в сих суровых стенах? В моем незавидном для грешных, но в счастливом для истинных слуг Божьих положении, в холодной тесной келье, где отовсюду сочится усыпляющая плоть пряная сырость и витает дух молчавших и молившихся здесь до меня, мне остается только одно – писать. Не думайте, что мне легко смотреть, как утрачивается мое тело, отдавая всю свою силу и молодость чему-то неведомому, пока не постигнутому мной! Поэтому я пишу, сколько хватает сил. Записываю свои мысли, зная, что их никто никогда не прочитает. Пишу и зачеркиваю, пишу и зачеркиваю. Из долгих часов писания порой остается одна фраза или только одно слово… Только когда не запрещаешь себе говорить, понимаешь истинную цену слов. Сам ли я обрек себя на заточение или меня обрекли, теперь уже все равно. Жизнь не проживешь заново, да я и ни о чем не жалею. Я вожу по бумаге из последних сил ручкой, чудом уцелевшей у меня от прежней жизни. Сегодня ровно год с того дня, как я умер. Вполне подходящая дата, чтобы начать вести речь о самом главном, о чем не успевал всегда подумать, не успевал сказать, не давал себе труда запомнить. Я должен использовать тот редчайший шанс, который дал мне мой духовный наставник. Ведь я счастливейших из смертных. Я пережил свою смерть.
1
Все началось с мухи. Она по-хозяйски влетела в окно и принялась нарезать круги по комнате, издавая ужасающий звук. Жужжание по капле вытягивало из каждого кубика воздуха сладкую дрему, безжалостно разрушало длинный сон.
«Все пропало! Надо вставать!»
Климов перекатился на другой конец кровати, замер ненадолго и, резко, имитируя бодрость, поднялся.
Он любил по утрам чувствовать затаенную жизнь организма, вслушиваясь в то, как успокоившаяся за ночь кровь развивает нужную скорость, дарит уверенность и ясность. Это была своего рода игра, и придумалась она давно. На все про все уходило двадцать минут. Одинокая жизнь и повышенная склонность к самодисциплине позволяли беспроигрышно играть в подобное «вслушивание в организм». Неизменно помогало… Но сегодня выпал тот редкий день, когда в обычный распорядок вмешалось нечто незапланированное. Не успел он ступить и шага по залитой радостным утренним солнцем комнате, как зазвонил телефон.
Звонившим был товарищ Климова по работе в газете «Свет» Пирожков. Он сообщил ему новость: газета поменяла главных акционеров и те, в свою очередь, сменили главного редактора, в связи с чем объявлен срочный редакционный сбор.
Придется ехать на работу!
Двор встретил Климова легким ветерком, не развеивавшим, однако, гигантскую жару, терзающую город. В салоне автомобиля духота множилась, стервенела. Климов тяжко забрался в машину, включил климат-контроль и покатил к выезду из двора одуревшего от невиданной температуры кирпичного дома.
Представилось почему-то, какие обильные потоки воды сейчас текли бы по стенам, если дома могли бы потеть.
Многонаселенная московская Сахара отличалась прекрасно отлаженным механизмом, не допускающим никакой сентиментальности. Она не только не верила слезам. Она не понимала, что такое слезы.