Розы цвели под окном у старушки слепой,
Каждое утро, проснувшись, она подходила
И, приткнувшись к стеклу седой головой,
Пенье беззвучное слушала и шептала: «Как мило…»
Пение их понимала она, было знакомо до нотки,
Солнцу улыбку даря, они говорили: «Твой сон
Светел и розов, и хоть он короткий,
Но знаменует, что жизни тих и ровен уклон.
Что снег запорошит калитку, наличники окон,
Картинку покажет: глядеть – как в раю побывать!
Будет Господь караулить Всевидящим Оком
И никого в твою душу, в жилище твое не впускать.
Хлеба Он даст, и воды, и приятные сумерки
С праздничным звоном сверчков под лежанкой твоей.
А домовой будет в ночь перекладывать сумки,
Но не уйдет с чердака, чтоб блукать средь полей».
…Розы все пели. И бабушка тож улыбалась,
Верила им, как верят ребенку всегда.
Себя она помнила юной и очень счастливой казалась,
И куда-то бесследно пропали накопленные года.
Забылось… и вспомнилось, словно отрезало тотчас
Каким-то не имеющим объяснения жестом. Она
Босая. Подросток. К ней мать обращается: «Дочка,
Послушай, родимая, отца загубила война.
Мне тоже дорога без обратного возвращения.
Останешься ты. Как же сможешь, незрячая, жить?»
И заплакала: «Родилась ты на свет для мучений,
И никто тебя больше не будет так сильно любить».
«Ты не горюй, – как могла, утешила девочка маму, —
Милостив Бог, обрету я хороших друзей».
Мать потом умерла, закопали в глубокую яму,