Читать Любовный бред

Ни на какие вопросы Медея не отвечала. Только раз, когда старенький и стройный, как мальчик, прокурор спросил, верит ли она в Бога, обвиняемая громко засмеялась (отчего все присутствующие содрогнулись и, несмотря на заключение судмедэкспертизы, уже не сомневались в том, что бедняга, как говорится, «ку-ку») и крикнула: «Засуньте себе вашего Бога!»

По воскресеньям, когда Котэ обычно гонял с пацанами в футбол, с галереи спускались тетя Натэла с Медой, обе в длинных юбках и платках – мать в черном, как все старухи, хотя старухой не была, а была красавицей, Меда – в цветном, и тоже красавица, чистая и нежная лицом, чуть хмуря для важности тонкие брови и сжав губы, от которых Котэ не мог оторвать глаз. Ведь ему было уже четырнадцать, у него пробивались усики, а соседке шестнадцать, и она обращала на него ноль внимания. Меда бросала на мальчишек косой взгляд и презрительно усмехалась, от чего Котэ, да и не он один, сходил с ума, и выпячивал грудь, и бежал вразвалку, пыля и с треском круша ореховую скорлупу.

Тетя Натэла с дочкой пели в церковном хоре. Многие во дворе помнили отца тети Натэлы. Дед Меды был убит в храме в тот жуткий и тайный день 9 марта 1956 года, когда, по слухам, в Тбилиси расстреляли чуть не тысячу человек. Котэ ничего этого не мог помнить и не знал, как солдаты новой власти стреляли в толпу, навалившую на площадь Ленина, бывшую Берия, отметить годовщину смерти Вождя и отчасти бога. Котэ еще не родился тогда, а Меда уже родилась и сразу лишилась дедушки. Солдаты ворвались в набитую битком церковь, где дедушка читал заупокойную молитву, и принялись палить. Настоятель маленького храма в тот момент не придавал значения тому, что Сталин – убийца и исчадие. Он был для него одним из рабов Божьих, и дедушка исполнял свой долг пастыря. И его убили. И еще много народу перебили, как куропаток. В том числе и мальчишек, на свою беду постарше Котэ и Меды, мальчишек и девчонок, облепивших 9 марта 1956 года деревья вокруг площади и по всему центру: день за днем, всю неделю с третьего числа они срывались с уроков и бегали на «шатало» – весело было.

Что касается Меды и ее мамы Натэлы, то они продолжали, как могли, дело дедушки и служили Богу своими хрустальными голосами. Натэла – сопрано, а Меда – редким diskanto angelo, который присущ обычно мальчикам (ломаясь навсегда после тринадцати), а у девочек практически не встречается. Регент прочила Медее оперную карьеру, но ошиблась. После первых родов голос пропал.

Почему Меда согласилась выйти замуж за соседского мальчишку, для многих осталось загадкой. То есть понятно, что Котэ красавицу в конце концов «дожал». Десять лет караулил за каждым углом, заваливал соседский балкончик ворованными розами. Десятиклассником провожал в институт (вопреки ожиданиям регента Меда поступила в педагогический на отделение дефектологии: мы забыли упомянуть о ее братишке-дауне, собственно говоря, старшем брате, но по сути – младшем, совсем беспомощном и неразумном). Котэ ждал под дверями и таскался за ней повсюду. В том числе и в церковь, конечно, которую Меда отнюдь не бросила, а возглавила там воскресную школу для таких же убогих, как косолапый Гога.