Я беда.
Корявый изъян на повороте твоей судьбы.
Осколок боли, навечно застрявший в сердце.
Меня не вытравить.
Не стереть.
Нас не спасти.
Поздно.
Ноябрь
Метель за окном завывает диким волком. Хаотично летящий снег безжалостно бьёт в стекла, тупой болью отзываясь в сердце. С недавних пор я ненавижу зиму.
— Тася! — Тихий, проникновенный голос Татьяны Ивановны возвращает меня в реальность: небольшой уютный кабинет в пастельных тонах с абстрактными картинами на стенах. — Поговори со мной, девочка.
Не поворачивая головы, исподлобья смотрю на седовласую женщину с добрым взглядом и понимающей улыбкой. Копаться в чужих душах — её работа, щедро оплачиваемая такими дураками, как мой отец. Развалившись в кожаном кресле, Татьяна Ивановна выжидающе постукивает авторучкой по исписанному листу своего ежедневника и надеется услышать от меня хотя бы слово. Но разве оно способно что-то изменить?
— Три месяца терапии, а мы не сдвинулись ни на шаг, — виновато качает головой психолог. — Всё дело в Савицком, верно?
Ощущаю себя подопытной крысой: женщина знает, как напрягается каждая клеточка моего тела при одном только звуке ЕГО фамилии, но всякий сеанс начинает допрос именно с этого.
Привычно поджимаю губы. Позволяю одинокой слезинке шустро скатиться с щеки и мокрым пятном на моих джинсах присоединиться к другим таким же. Татьяна Ивановна подобно сапёру аккуратно прощупывает уязвимые участки моего сердца и безжалостно подрывает остатки воспоминаний.
— Он сделал тебе больно?
Закрываю глаза и улыбаюсь: больно сдавать кровь из пальца, а когда у тебя заживо вырывают сердце, это совсем другое.
— Георгий обидел тебя?
Смеюсь. И за что только отец платит такие деньги?!
— Ты можешь мне рассказать, — всё тем же приторным голосом пробирается в душу Татьяна Ивановна. — Тебе больше ничего не угрожает, Тася. Ты же знаешь: Савицкий не вернётся.
Быть может, метель не такая уж и противная. Да, она, как и все вокруг, напоминает мне о боли, но хотя бы делает это честно.
— Тебя нашли в ужасном состоянии, Тася. И я понимаю, как не хочется тебе возвращаться в тот день. — Татьяна Ивановна замолкает и, кусая губы, тоже смотрит за окно. — Метель, — констатирует спустя минуту. — В твоей душе метёт не меньше, верно?
Кончики моих пальцев тут же начинают дрожать. Сжав кулаки, смотрю на часы, висящие над столом. Впереди ещё двадцать минут идиотских вопросов.
— Это неправильно, — хмыкает женщина, глядя в упор на мои сжатые ладони. — Перестань себя наказывать, Тася! Ты ни в чём не виновата.
Как бы не так! Всё, что случилось с нами — итог моей инфантильности, глупого стремления пробудить в Савицком человека. Мне следовало услышать окружающих, которые в один голос пытались уберечь меня от беды. Что ж, моё упрямство круто сыграло против меня.
— Тася… — безнадёжно пытается достучаться до меня Татьяна Ивановна. — Ты можешь мне не отвечать. — Ничем не выдавая своего раздражения, она аккуратно закрывает блокнот. — Просто помни: я на твоей стороне. Вдвоём всегда проще найти решение, нежели в одиночку.
Неправда!
Сходить с ума лучше в одиночестве.