Читать Памятник русскому офицеру

На запад. Цель поездки. Попутчики. Ужин. Вечер в поезде.

Мы разместились со всеми нашими немногочисленными вещами в плацкартном купе. Мне уже приходилось и раньше путешествовать с бабушкой и дедушкой, чаще всего именно в таких купе мы и ездили. Мне нравилось, что можно полазать вдоволь с одной верхней полки на другую, вверх и вниз, устроиться где-нибудь удобней с книжкой или порисовать около окна на небольшом столике, который почему-то был постоянно липким от пролитого лимонада. В вагоне стояла духота. Как это часто бывает, в нашем купе окно не открывалось, вероятно, было заперто на треугольный ключ. Моя морская фуражка с крабом и белым чехлом раскачивалась на крючке рядом с брюками. За окном, в тумане и паровозном дыму растворялся Киев, с его громадными проспектами, зеленым красивым парком с таким колесом обозрения, какого я больше нигде не видел, даже в Москве, где мы бывали у друзей. По правде, от Киева я устал, вот уж где много шума и суеты было, тем более, бабушка в последний день полностью оставила меня на попечение тети Лены и ее родственников. Дядя Николай утром возил меня по городу на своей «Волге», отчего меня с непривычки сильно укачало. Потом был замечательный обед с киевским тортом из цукатов и сухофруктов, чай и разговоры о Киеве, о Горьком и Москве. Наверное, навсегда запомнится Печерская Лавра, Софийский собор, Подол, Крещатик… Да и киевский зоопарк был великолепен – меня невозможно было оторвать от вольера с яванскими макаками, а «дитячий майданчик» даже у моей сдержанной бабушки вызвал бурный восторг.

Усталость брала свое, и мерное постукиванье колес поезда навевало сон, хотя было еще далеко до вечера.

Зимой я часто болел, поэтому в летний период бабушка старалась отвезти меня в теплые края: Крым или Кавказ, на Черное или Каспийское море, к оздоровительным соленым волнам и жаркому солнцу. Жили в пансионатах, в Доме отдыха актера, если же путевку не удавалось купить, то просто снимали комнату. Иногда, во время наших путешествий дед ухитрялся находить свободные дни, брал билет на поезд и неожиданно появлялся. Мог приехать из Горького в Крым или на Кавказ, где мы отдыхали, взяв отпуск на несколько дней. В разных городах он встречал знакомых артистов или просто своих учеников, разъехавшихся после окончания училища по всей стране, и все ему были рады, и я очень гордился тем, какой он у меня необыкновенный, замечательный. Его явления напоминали театр, которым он жил. И сам он был для меня – большой человек-театр.

Когда мне было 3–4 года, он легко усаживал меня на плечи, а сверху накрывал старым дырявым пледом, чтобы я через отверстия мог смотреть и дышать, и мы изображали жирафа. Это было незабываемое представление – несмотря на высокие потолки, я легко мог дотянуться рукой до люстры или достать книгу с самой верхней полки. В зимние вечера с удовольствием наблюдал я за тем, как он мастерил что-нибудь. В его больших руках из обрубка засохшего корня с помошью пилы и наждачки возникала красавица Жар-птица, из горы бесполезных обрезков досок – табурет и т. п. При этом он всегда доверял мне поработать пилой, молотком или отверткой, направляя мои действия. Могучая энергия творчества кипела в нем, подогреваемая любовью ко всему прекрасному. Он не мог пройти равнодушно мимо красивого резного наличника или старинного купеческого дома в стиле ампир, восхищался и зарисовывал или фотографировал узор кованых ворот.