Читать Клуша

С самого детства Вероника была медлительной. Всегда последней одевалась на прогулку в детсаду, последней уныло сидела за столом в обед, последней переодевалась в бассейне и на физкультуру – поделать со своей медлительностью она ровным счетом ничего не могла, сколько ни пыталась.

– Клуша ты, – в сердцах говорила ей мать и нетерпеливо наклонялась завязать ей шнурки.– Давай уже, а то до самого вечера провозишься.

Вероника старательно подставляла ноги, но даже и это выходило у нее не так быстро, и шустрая мать нетерпеливо дергала ее за ногу, едва не опрокидывая с ног. – Клуша ты, клуша и есть!

Вероника не обижалась, она никогда не была обидчивой. Мечтательно вышагивая рядом с матерью, она непременно «собирала всю грязь», забродила во все лужи, и лишь беспомощно и неуверенно улыбалась, когда мать грубо, за воротник, вытаскивала ее на дорогу.

Училась Вероника не плохо и не хорошо – особенных успехов, как, впрочем, и провалов у нее не было. Когда кто-нибудь спрашивал ее, какой у нее любимый предмет, она лишь странно и неуверенно улыбалась. После школы поступила на библиотечный факультет в институт культуры, и снова было пять долгих лет без побед и провалов. Ее почти не замечали все эти годы, была она какой-то невзрачной, серенькой, глаза ее буквально размывались за стеклами очков в совсем не модной оправе, а свои длинные, неопределенного цвета волосы она умудрялась укладывать в совершенно «старушечий» пучок. Вероника запомнилась однокурсникам (это были одни девочки) лишь на выпускном, когда пришла на торжественную церемонию вручения дипломов в совершенно безумной широкополой шляпе и с букетом дешевых цветов. «Нет, ты глянь только на эту клушу! Ну, и вырядилась!», – смеялись злобные завтрашние библиотекарши, поправляя безупречные прически и оглаживая свои коротенькие юбочки.

Свою шляпу Вероника купила как раз накануне, по случаю отъезда в Анапу, который намечался на другой день после получения диплома. На поездке настояла мама, отчаявшись вытолкать свою домоседку дочь из дома.

– Двадцать три года, а она все сидит, как клуша, дома! – разорялась мать с периодичностью раз в неделю, чаще всего по пятницам. – Другие вон на дискотеки, в рестораны ходят, замуж уже повыходили, детей вон рожают, а она все сидит. И на что мне такое наказание!

Вероника лишь привычно рассеянно улыбалась, а иногда вставала с дивана в своей комнате, где она обычно лежала с книжкой, подходила к матери и приласкивалась – как в детстве обнимала ее за шею и прижималась щекой к жестким материнским волосам. Когда-то блестяще-черные, волосы матери теперь потускнели и посерели, но сохранили все тот же запах – родной, любимый с детства запах шампуня и легкий душок простокваши, которой мать по деревенской привычке всегда смазывала голову перед помывкой.

– Ладно, уж, не подлизывайся, – сдавалась мать и вздыхала, но от вероникиных объятий не уворачивалась.

На другой день после выпускного Вероника уже стояла на перроне с нелепым стареньким чемоданом, с которым когда-то приехала в город из деревни ее мать. В той же широкополой шляпе, новой ситцевой юбке в горошек, нарядной белой блузке и новеньких, только из магазина белых босоножках на маленьком изящном каблучке, она была одновременно хорошенькой и удивительно немодной. Вокруг на перроне шумели и суетились такие же, как и она, курортники, поджидающие анапский поезд – девушки в ярких топах с открытыми животами и сверкающими в молодых пупках камешками, молодые люди в кожаных шлепанцах и модных солнечных очках.