Часть
I
Из детства тянулось это ощущение – робость перед первым снегом. Вьюжило обычно ночью, у самого рассвета; и утром, выбежав на подъездное крыльцо (хотя из квартиры, из окна уже видел, что был снег, и деревья/кусты/пожарная каланча в снегу), обнаружить у ног рыхлую белую парусину, задохнуться от восторга и замереть в нерешительности. Требуется усилие, чтобы сделать шаг, ибо всякое прикосновение нарушит гармонию. Хотя о гармонии Лука Олегович не думал в то время, слово сформировалось в зрелости, после раздумий. Подростком Кашка (так звали Луку) боялся "сломать" снег, притом в прямом смысле слова – презирал собственные сырые отпечатки, огорчался, когда мальчишки стряхивали с веток метели.
"Время теряю", – напомнил самому себе. Надел перчатки, ступил на снежок, превозмогая волнение.
Должно признать, это "белое обстоятельство" было помехой и даже создавало дополнительные препятствия, однако "чем безнадежнее битва, тем слаще победа", – так размышлял Лука Олегович Шнайдер.
На детской площадке – её требовалось пересечь на пути к парковке – на скамеечке присутствовал сосед по подъезду. Фамилию он носил… Басаргин, да, кажется, Басаргин… или сходное по звучанию неприятное буквосочетание.
Сосед поздоровался: – Здравствуйте, Олег Лукич.
Лука Олегович внятно кивнул, и собирался пройти мимо, подсознательно разумея, что имя и отчество переставлены неспроста.
– Я задержу минуту вашего внимания, – проговорил Басаргин.
– Слушаю.
Последовал беспардонный вопрос: – Где вы работаете, Олег Лукич?
Вспыхнуло волнение, и даже восклицание: "Какое он имеет право?", однако свободы нервам Шнайдер не позволил. "Разведчик горит на мелочах", – истина известная, банальная, в сущности. Шнайдер разведчиком не являлся, но и его профессия требовала значительного хладнокровия.
– Вы ошиблись, меня зовут Лука Олегович, – поправил. – А работаю я фотографом. Всего-навсего. – Развёл руками, словно бы демонстрируя незатейливость своего ремесла. – Свадебным фотографом, если говорить точнее.
Басаргин распахнул рот для следующего вопроса, Лука Олегович его опередил:
– Если позволите, я пойду. – Постучал пальцем по циферблату. – Фотографу не прощают опозданий.
Уже в машине, прогревая двигатель, Шнайдер почувствовал неловкость: "Почему, фотограф? Что за нелепая прихоть? Назвался бы, я не знаю… аудитором. Звучит солиднее и одному богу известно, что скрывается за этой аморфной формулировкой".
Фотограф профессия… двусмысленная. С одной стороны из глубин прошлого двадцатого века тянутся коннотации яркие, богатые: в ателье ходили семьями, дамы наряжались, устраивали на голове "кульбиты", мужчины причёсывались, чадам покупали костюмчики и мучали лакированной обувью. Аура вечности (торжественной, молчаливой) витала над серебром фотобумаги… а как помпезно она горела – желатиновый слой пузырился и чернел, роднив процесс с кремацией трупа. Ныне в профессии появилось нечто мелкое. Суетливое. Угодливое, если хотите.
– Щелкуны, – проговорил вслух, включил передачу и закончил мысль: – Фотохудожник – это звучит гордо, иной коленкор… во всяком случае, оправданье кофру и саквояжу найдено, в них штатив и фотоаппарат со сменными объективами.
Охранник поднял шлагбаум, Шнайдер кивнул и подумал, что фотоаппарат – какой-никакой – придётся купить: диавол кроется в мелочах.