Глава первая. Неразлучные
– Вань-Вань-Вань-Вань-Ваня-я-я! Любаня-ба-а-ня-баня-я-я! Па-а-адъем!
Этот злодейский крик разорвал воздушную розово-голубую тишину утра третьего мая две тысячи двадцать секретного года. Запомните эту дату.
– Ваша няня пришла, два по сто принесла! Ребята, ну хватит, кончайте спящими прикидываться, – тот же зычный женский голос чуть потеплел и понежнел.
В самом темном восьмом углу спальни, где стоит кровать, недовольно заскрипело, зашуршало, закряхтело, а через мгновение заскулило, заныло, захныкало, все громче и яростней:
– А-а-а-а-а-у-у-у-у-у-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!.. На самом интересном месте! Чтоб ты сдо…
– Чего-чего-чего?
– …С добрым сердцем пошла в жо…
– Куда-куда?
– …В желтую комнату за черной фатой, вот куда. Клава-шалава, ну какая же ты все-таки су…
– Кто-хто-хто я?
– …Су-су-сухая нянька, вот кто! Черствая ты, понятно? Как лимонная долька под столом. А я-то думала, что беременные намного добрее становятся. На целый живот! Вот… Я тебя просила не будить нас в полвосьмого хоть раз в году? А, Клав? По-хорошему просила? – из темного угла раздосадованно и напористо вопрошает капризный девчачий голосок. – Хоть в Деньрожденья выспаться имеем право ребенка? А?! Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы…
– Ну царевна моя, ну кисло-горько-сладкая моя, ты же знаешь, что у нас режим дня и ночи – это святое дело, – виновато запричитала няня Клава. – Куда ни глянь, куда ни плюнь – всё строгого режима. И спальня строгого режима, и классы строгого режима. Даже игровая – и та строгого режима! Может, теперь послабления какие будут – у вас ведь первый юбилей сегодня! Не малыши уже, пять лет от роду – срок-то серьезный. В пять лет люди полками командовали…
– Ой, как здорово! А кто командовал?
– Не помню, Любаш. Кажется, Будда-царевич. И еще наш государь-император Петруша Первый.
– Эх, Клава, а мне такой сон приснился… Прямо взрослый. Такой волшебный! Там был тоже царевич, а может, принц. Настоящий, красивый-красивый, стройный-престройный, синеглазый-зеленоглазый. И рядом с ним шел Единорог, весь белый, с длинной-предлинной гривой. И у него рог прямо светился. И этот принц взял меня и посадил на этого Единорога, и мы…
– Кончай врать. С самого утра уже начинаешь, – пробурчал в том же темном восьмом углу чей-то другой голос, сонно-хрипловатый и явно мальчишеский. – Никакой он был не принц, а больше на бай-байкера похож, весь в татухах, и серебряный цереп на чепи. Сорри – череп на цепи. И никакого белого Единорога тоже не было, зато был черный-черный супербайк, и он тебя правда посадил, на черное сиденье. А ты была какая-то большая, но охала и хихикала как маленькая. А он сел к рулю задом, к тебе передом, и вы… и вы…
– Заткнись, Ванька, гад! – гневно перебил уже знакомый нам девчачий голос. – Опять мои сны подсматривал через замочную скважину? Я тебе сколько раз говорила, что нельзя! Я запрещала по-хорошему? Самому никогда ничего не снится – значит, можно в чужие сны залезать?
– Я не нарочно. Там не скважина, там такая извилистая щель, и в нее все само видно, даже если не смотреть. Но она так редко открывается…
– А мне плевать, скважина там, или щель, или малюсенькая щелочка! Не лезь в мои сны, понял? А если не понял, я тебе тогда такое… такой ужастик присню, что ты от страха опять пи-пи начнешь прям в кроватку. И на тебя снова памперсы наденут, как на пупсика.