Старый Рион взял с собой не много вещей. Согласно предсказанию гадалки, скоро зимние ветра задуют прогоревшие угли его жизни, и тогда не останется ничего. Перед смертью хотелось ещё раз окинуть взглядом пройденный пусть, побывать в столице, откуда юношей был отправлен в дальний приграничный гарнизон, увидеть сыновей. До старости он защищал городишко, веками ютившийся на границе с королевством Ирь, под боком Угрюмого леса, от волков-оборотней, от вампиров, от прочей нежити. Ещё по весне ходил в пограничные рейды. А потом разом не него навалились прожитые годы, слишком стар стал, силу чародейскую растратил.
Прошлой зимой слегла и не встала жена, давно разлетелись по свету дети. Один даже в чародеи пошел. Дочка бы ещё была, коли не ведьмовская метка на левой ключице. Не утаил, отняли, забрали на воспитание… Теперь Рион и об этом не сожалел. Что боги дали, то и взяли. Сыновей бы увидеть хоть глазочком. Хоть издали.
Лесная тропинка разветвлялась, одним рукавом убегая к тракту, другим углубляясь в лес. Сколько нечисти там он, Рион, положил? И дружина у него была достойная. Да только никого уже в живых нет.
На душе старика было смурно и гадко. Хмурый осенний день добавлял безысходности. Под ноги ложились ржавые листья – прощальные письма умершего лета. И путник чувствовал, что вместе с увяданием природы увянет и его жизнь.
Свернув в сторону тракта, Рион очень надеялся выйти из леса до заката. Сквозь густые переплетающиеся ветви многовековых деревьев просочились первые капли начинающегося дождя. Старик поморщился, отвлёкся от невесёлых мыслей и замер, ощутив слежку ненавязчивую, беспристрастную. От невидимого соглядатая не исходило ни ненависти, ни даже простого любопытства. А далеко-далеко, где-то на пределе слышимости зазвенели колокольцы, будто кортеж эльфийского короля над трактом летел, не касаясь древних камней. Эльфам тут взяться неоткуда. Выходит, нечисть балует.
Рион сплюнул под ноги и огляделся. Вокруг стремительно темнело. Только что полдень миновал, а под кустами и между деревьев уже чернота непроглядная. И в ней силуэты столь же чёрные чудились. Перепрелыми листьями, перегнившей хвоей пахло, болотными ароматами…
– Здравствуй, хозяин! Не трогал я тебя, и ты меня не тронь. А что твоих подданных истреблял – не обессудь. Они сами с людьми безобразия творили, – громко выкрикнул бывший хранитель.
Некогда мощный голос не вызвал эха. Лес ответил безразличным молчанием. Видать, у него свои счёты с Рионом. Старик понимал – возврата нет. Не помогут ни вывернутая наизнанку одежда, ни переобутые с левой на правую, с правой на левую ногу сапоги. Коли лесовик в гости позвал (или на расправу заманил), в какую сторону не иди, окажешься там, где этому самому лесовику надобен.
Обещавшая вначале привести к тракту тропа петляла вглубь леса, судя по усиливающемуся запаху, к мёртвым топям.
Бледные бутоны болотных цветов болезненно клонились к земле. Почва дышала, проседала под тяжестью Риона, порой с нежеланием выпуская из плена сапоги с металлическими набойками. Тоскливое зудение комаров то смолкало, то с утроенным остервенением разрывало наполненный угрозой воздух…