Читать Итальянский след

С Пафнутьевым это случалось и раньше – он как бы терял ощущение жизни, не всегда мог сразу определить, что главное, а что второстепенное, что требовало немедленного вмешательства, а на что вообще можно было не обращать внимания. Ему временами даже трудно было решить – позвонить Шаланде или повязать галстук, отправиться на работу или починить розетку. Когда Вика с чем-то обращалась к нему, он думал не столько над ее вопросом, сколько пытался понять – кто эта женщина, почему она здесь и чего от него добивается, едва сдерживал себя, чтобы не спросить у жены – а кто ты, собственно, есть и как здесь оказалась?

Вика это недоумение прекрасно понимала и, едва взглянув в его глаза, молча удалялась заниматься своими делами.

– Все понятно, – единственное, что она произносила.

– Это хорошо, – кивал он, не интересуясь даже, что именно она поняла, до чего додумалась женским своим умом.

Отдернув штору, Пафнутьев ничего не понимающими глазами смотрел на стекающие по стеклу капли дождя. Не имея достаточно сил, чтобы скользнуть вниз решительно и неудержимо, они впитывали в себя водяную пыль, на своем извилистом пути сливались с такими же капельками и тогда уже маленькими ручейками устремлялись к жестяному карнизу.

«Не так ли и ты, Паша, не так ли и ты?.. – горестно подумал Пафнутьев и, как никогда, остро ощутил, что жизнь его идет совсем не так, как ему когда-то представлялось, совсем не так. – Что ты видишь, Паша, оглянувшись назад? – спросил он себя, заранее зная, что ответ будет печальным. – Ничего, кроме горы трупов и луж крови. Ни стихов не написал, ни музыки какой-нибудь завалящей не сочинил, дом не построил, пусть плохонький, с подтекающей крышей, без воды, газа, отопления… Даже такой халупы не смог соорудить. Да что халупа – ты ведь, Паша, и ребенка не родил, как это ни прискорбно. Может быть, не только ты в этом виноват, но, по большому счету, некого тебе винить, кроме самого себя, некого. Это плохо, Паша, так нельзя».

Пребывая все в том же сумеречном состоянии, Пафнутьев оделся, взял старый, но хороший, большой зонт и лишь в прихожей оглянулся, почувствовав, что Вика слышит его тяжкие вздохи, сборы и, конечно же, стоит уже в прихожей, устремив на него взгляд хотя и сочувствующий, но с осуждением.

Пафнутьев развел руки в стороны и бессильно уронил их вдоль тела – вот так, дескать, вот так, дорогая.

– Надолго? – спросила Вика.

– Не навсегда, нет.

– Кто-то ждет?

– Многие ждут. – Пафнутьев невольно расправил плечи, чуть вскинул голову. – Но сегодня меня никто не дождется.

– А я?

– Ты дождешься.

– Уже неплохо, – вздохнула Вика. – Уже кое-что.

– Что-то я маленько не в себе сегодня… Подышу.

– Подыши.

Пафнутьев некоторое время стоял, уставившись в пол, словно забыл, куда собрался, но, увидев в руке сложенный зонт, спохватился.

– Хочешь, вместе пойдем? – спросил он.

– Нет уж, избавь.

– Видимо, я сегодня не слишком общительный?

– Видимо.

Пафнутьев сделал прощальный взмах зонтом, который, наверное, мог бы служить и тростью, и, не добавив ни слова, вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Дождь к этому времени прекратился, и в зонте надобности уже не было. Да, прошел первый весенний дождь, смывая остатки грязного снега, пахло оттаявшей корой деревьев, дул теплый весенний ветер, который Пафнутьев еще улавливал, еще унюхивал даже не носом, а всем своим нутром. Что-то вздрагивало в нем, что-то тревожно отзывалось на неуловимые признаки скорой весны.