Труп лежит на кухне.
Лицо будто задрапировано кровью, уже подсохшей, тёмно-багровой. Кровь под трупом, на кафельном полу, сюрреалистичным пятном, как из карточек теста Роршаха, вызывает ассоциацию с видом раскрытых крыльев.
Я нагибаюсь над телом и пытаюсь понять, кто это. Но всё заволокло тёмными завихрениями в движении, как если яростно зачёркивают чёрным карандашом неугодный рисунок до полной его неузнаваемости.
Это происходит в реальном времени: чем дольше я смотрю, тем больше штрихов поверх.
Я понимаю только одно – это женщина. Беременная женщина с набухшей грудью, мощными голыми бёдрами и раздутыми руками в язвах.
Она вдруг поднимает руку и чертит в воздухе знак.
Она вдруг начинает петь, но получается лишь хрип.
Штрихи исчезают, я чётко вижу кто это.
Она смотрит на меня и тепло улыбается.
Я сажусь на пол и закрываю лицо руками. В темноте, наедине с самим собой мне мерещатся звуки расстроенной игры на скрипке. Мне слышатся искажённые звонки тысяч телефонов. Мне кажется, что в дверь громко стучат.
Я убираю руки.
Её труп лежит на кухне.
В том же положении, что и лежал. С опухшими конечностями, как у утопленника. С огромным вздутым животом, в котором шевелится, захлебываясь смертью, нерождённый ребёнок. Многочисленные порезы на её белой коже. Огнестрельное ранение – обгорелое пятно вокруг отверстия под прикрытым глазом. Запах формалина, запах пороха смешанный с вонью металла, запах огня, опалённого мяса.
На кухню заходит человек с синими глазами. Он пытается что-то у меня узнать. Тормошит меня и спрашивает, спрашивает, спрашивает. Я вяло отталкиваю его. Махнув на меня, он поворачивается ко мне спиной.
Мне дико больно в области затылка. Кромешная боль застилает всё вокруг, погружая в белый шум. Я падаю на пол, хватаясь за голову. Всё – лишь бы только эта боль отпустила меня. Мои руки оскальзываются по холодному кафелю – я касаюсь липкой крови. Я ползу на четвереньках под тонкий громкий свист. Мне хочется уползти подальше, но ничего не выходит. Я кричу, выныривая из небытия, и открываю глаза.
Воображаемый голос шепчет мне: «И ребёнок её во чреве… Чистый… Мёртв…».
Человек с синими глазами умирает, упав на её труп. На его черепе сзади – бездонная дыра. Его предсмертные конвульсии напоминают оргазм. Он дёргается, трогая её мертвое тело, задирая ей платье, сжимая её бёдра, обливая её свежей кровью, пока не замирает.
Ублюдок вонючий.
Я навожу порядок. Если меня обделили смертью и смыслом, то остается сделать хотя бы это: навести порядок.
Мне кажется, они смотрят за мной в окна. И поэтому – я стараюсь всё сделать наиболее художественным способом: не торопясь, манерно, но как можно более лаконично и информативно.
Перепечатав часть текста, Янос взглянул на получившееся.
Он снял очки, положил их на стол. Встал со стула, прошёл широкими шагами из комнаты в комнату. Постоял у большой синей доски с кучей развешанных листов с таблицами. Вытащил телефон. Перечитал сообщение от Эвы.
«Не жалей об этом».
Положил телефон обратно в карман.
Подошёл к столу, взял очки, рукавом рубашки оттёр со стекла свой отпечаток, разглядывая его на свет. Сел на стул.
Перепечатал текст снова. Взглянул на получившееся.
Перепечатал снова.
Снова.
И снова.