***
Часть первая: челлендж – лайф
Жизнь людей укладывается шагами им под ноги.
Она незаметно и неприметно стелется лентой.
Шаг за шагом пробегает время жизни.
Пройденные шаги – то хрупкие, похожие на растущий цветок, то мощные, как движение локомотива.
Шаги времени – веская поступь постигнутых истин на жизненном пути.
Интересно, а в чём измеряется время.
В размере пройденных шагов, пробегом несчётных кругов.
В количестве сделанных вдохов—выдохов.
В выраженном числе стучащих ударов сердца.
И что же в сумме получается?
Я бежал трусцой круг за кругом, в размеренном ритме накручивая на себя километр за километром по ночному, потому совершенно пустому, спортзалу.
В гулкой тишине эхом раздавались шлепки соприкосновения босых ступней с дощатым покрытием пола.
Тёмный неосвещённый зал казался утробой огромной тушей кита.
Кошкой ориентировался во мраке, не пугаясь столкнутся с чем-то материальным.
Сердце простой двухтактный механизм вроде насоса.
У меня с ним проблемы.
Ресурс – четыре месяца только. Больше трёх уже прошло.
Врач кардиолог поставил диагноз, когда пришлось пройти профилактический медосмотр с места работы: скрытый порок, последняя стадия. Скоро остановка, паралич, удушье.
Потом смерть. Но почему.
Ведь далеко не старик, молод и полон сил.
Существовала бы на свете волшебная чудо—таблетка: проглотил её, и одним махом излечился от СПИДа, рака, других смертельных недугов.
Бегу и за плечом, – то за одним, то за другим, – ощущаю жаркое дыхание хищника, невидимой смерти.
Она дышит громко и учащенно в мои напряжённые уши от ожидания.
Почти как я, при беге от смерти, или от самого себя.
Может, пародирует она, издевается надо мной.
Смерть, она же холодная стерва, так говорят, но сзади обдаёт жгучими веяниями, горячими объятиями, как из чудовищной печки животного нутра.
Перед глазами с каждым преодоленным кругом мелькает табличка над дверью. Она светится в темноте зелёным цветом с надписью «Выход», с надеждой заставляя верить, что есть на свете выход.
Но на самом деле его у меня нет.
Я ускоряю беговые рывки, но, сколько ни бегай – от себя не убежишь, и от смерти тоже. А может всё-таки можно.
Так ведь? – спрашиваю немым вопросом, не знаю у кого, посылая мысленный запрос в никуда.
Или в очередной раз пытаюсь достучаться до родного отца.
Интересно, что он чувствовал, когда умирал, заранее готовился умереть, уйти в тишину, в пустоту.
Один, заброшенный и одинокий, в темноте, ночью.
Отца не помнил. Мне было пять лет, когда он умер.
Точнее ушёл из жизни сам, ночью удавившись на трубе парового отопления, сделанной удавкой из эластичного тонкого провода.
Так объясняли родственники на мои расспросы, куда девался папка, когда был подростком.