Художник Лида Сидоренко
В оформлении переплета использованы картины:
К. Брюллов. Портрет графини Юлии Павловны Самойловой, удаляющейся с бала с приемной дочерью Амацилией Пачини. 1842
(Русский музей, Санкт-Петербург);
Д.Г. Россети. II Ramoscello. 1865 (Художественный музей Фогга, Кембридж); Э. Мане. Олимпия. 1863 (Музей Д'Орсе, Париж)
© Матвеева А.А., 2020
© Русский музей, Санкт-Петербург, 2020
© Государственный музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина, 2020
© Институт русской литературы РАН (Пушкинский дом), 2020
© ОГБУК «Смоленский государственный музей-заповедник», 2020
© Сальвадор Дали, VEGAP, УПРАВИС, 2020
Кем они были в жизни —
величественные Венеры?
Надменные Афродиты —
кем в жизни
были они?..
Раскачиваясь,
размахиваясь,
колокола
звенели.
Над городскими воротами
бессонно горели огни.
Натурщицы приходили
в нетопленые каморки.
Натурщицы приходили —
застенчивы и чисты.
И превращалась одежда
в холодный
ничей комочек.
И в комнате
становилось теплее
от наготы…
Колокола звенели:
«Всё в этом мире
тленно!..»
Требовали:
«Не кощунствуй!..
Одумайся!..
Отрекись!..»
Но целую армию
красок
художник
гнал
в наступленье!
И по холсту,
как по бубну, грозно стучала
кисть.
Удар!
И рыхлый монашек
оглядывается в смятенье.
Удар!
И врывается паника
в святейшее торжество.
Стёкла дрожат в соборе…
Удар!
И это смертельно
для господина бога
и родственников его…
Колокола звенели.
Сухо
мороз
пощёлкивал.
На башне,
вздыбленной в небо,
стражник седой
дрожал…
И хохотал
художник!
И раздавал пощёчины
ханжам,
живущим напротив,
и всем грядущим ханжам!
Среди откровенного холода
краски
цвели на грунте.
Дул
торжественный ветер
в окна,
как в паруса.
На тёмном холсте,
как на дереве,
зрели
тёплые груди.
Мягко светились
бедра.
Посмеивались
глаза.
И раздвигалась комната.
И исчезали
подрамники.
Величественная Афродита
в небрежной позе
плыла!..
А натурщицам
было холодно.
Натурщицы
тихо вздрагивали.
Натурщицы были
живыми.
И очень хотели
тепла.
Они одевались медленно.
Шли к дверям.
И упорно
в тоненькие накидки
не попадали плечом.
И долго
молились
в церкви.
И очень боялись
бога…
А были
уже бессмертными.
И бог здесь был
ни при чём.
Роберт Рождественский
Быть натурщицей – тяжкий труд.
Оплачивается он скудно, к тому же требует умения неподвижно стоять (сидеть, лежать) на одном месте, застыв в неудобной, а нередко и дурацкой позе.
Заняться в процессе позирования нечем. А ведь это так тяжко – остаться наедине с собственными мыслями. Ни почитать, ни музыку послушать… Сидишь в мастерской голышом и ловишь взгляды мастера, который сверяет с тобой, живой и тёплой, свой набросок.
– Руку верни на место. Не поднимай голову, я сказал! Да что с тобой сегодня?
(Что-что. Нога чешется, как будто десять комаров укусили в одно место. А почесать нельзя. В руке кувшин, шея затекла. Всё, не могу больше!)
– Не чеши ты так ногу, умоляю! Ну вот, теперь меня будет отвлекать это красное пятно!
Позировать в одежде – немногим легче. Менять положение нельзя, выражение лица – тоже, вот и думаешь о том, сколько ещё минут так сидеть и почему художник выбрал такую странную позу: голова повёрнута набок, а рука отведена куда-то в сторону.
Ты не человек, не личность, не женщина.
Ты – часть картины, фрагмент замысла, кусочек вечности.
Потом все умрут, их забудут – а ты будешь смотреть из рамы на потомков, загадочно улыбаться и всё так же крепко сжимать в руке этот треклятый кувшин.