Привет, Зак, у нас завтра начнется война,
По прогнозам, это на десять дней.
Но прогнозы врут: обещали и в прошлый раз,
А тянулась пять лет.
Вот такие дела, мой заокеанский друг,
Снова связи не будет и планы ко всем чертям.
Говорят, будто последняя в этом году.
Я не верю врунам.
Прогноз показывал утренний артобстрел,
По интенсивности средний… Ты понял, да?
Блин, перенесут утренник у детей.
И тепло пропадет. И вода.
Слушай, Зак, я поною еще, уж прости.
Задолбали – обещали лишь дождь и снег, а не град.
Разве можно дела вести,
Если так?
В общем, Зак, я какое-то время не выйду в сеть,
Я приписан к пехоте, цена на патроны растет.
С кем воюем? А их здесь нет, хоть они уже здесь.
Ну, бывай. Я напишу еще.
Эй, Зак, почему ты не отвечаешь, Зак?
Я теперь не дизайнер, друг, я теперь солдат,
Знаешь, кого я убил первой? Свою жену.
А потом детей. Не знаю, как переживу,
Но лучевая болезнь – это очень паршиво, Зак,
Они вам – свой тополь, вы им – томагавк,
А нам досталось по полной, и вот итог…
Зак, я хочу верить, что ты цел, мой друг.
Что страна за океаном еще жива,
Что я поплыву к тебе, встречу в волнах кита,
Руки мои исцелятся от язв, а душа – от боли.
С неба падает пепел, Зак. Мы ушли в подполье —
В прямом смысле, я пишу тебе из подвала…
Так бывает – война протянула руку и нас достала.
Храпит Бодя, наш командир – бывший айтишник,
Парфюмер Тарас тоже храпит, но тише,
Я сейчас допишу письмо, разожгу огонь,
Кину лист туда – вот так говорю с тобой,
Вот такая почта после последних времен.
Эй, Зак, ты меня слышишь? Приём. Приём.
Зак, все запреты стерлись, когда пролились небеса
Пламенем и отчаянием. Я слышу детей голоса:
«Папа, так больно, папа!» – но я не хочу их слышать.
Возможно, как ты говоришь, за это воздастся свыше.
Вчера мы попали в засаду, погибли Тарас и Бодя,
Я ухожу лесами. Прошлое не вернется.
Ты бы видел эти деревья, ели огненно-рыжие.
Мне удивительно, что воюют друг с другом выжившие…
Будто армия мертвецов против армии мертвых.
С меня хватит. Я дезертир. Я ухожу болотами.
Была зима, точно помню, была зима, дети собирались на утренник, купила платье жена, когда передали, что возможны умеренные осадки и бомбы. Я написал тебе, купил патроны, достал камуфляж из шкафа, ботинки, термобелье. Я точно помню, была зима, каркало воронье. Теперь я иду по топи, проваливаясь по колено. Мертвые птицы сыплются с чугунного неба. Над топью висит ядовито-зеленый туман.
Ладно, хватит, что это я. Как ты там? Я видел твой сон, я прикладывал его к язвам. Существует мир вне гноя и грязи. Существуют лужайки за домом, цветы, барбекю. Зак, я не знаю направления, но я иду – ведь правда же, не важно, в какую идти сторону, чтобы обнять тебя, попытаться жить снова? Ты снись мне почаще, пожалуйста… Прости, что ною и жалуюсь.
Зак, я вчера проходил сквозь смрадное пепелище —
Я видел, как в эпицентре танцуют тени погибших,
Как мать обнимает дитя, как держатся за руки парочки,
Как собака, жопу подбрасывая, бежит к хозяину с палочкой.
И все они не из плоти, Зак, все они – сгустки пепла.
Я обошел по краю, меня, конечно, задело,
Но это уже не имеет смысла.
Я иду долиной теней.
Я приду.