Апрель 1849 года, Санкт-Петербург
Задувало с Невы, ох, задувало. Плохонькое пальтишко Афанасия Ивановича никак не могло спасти от этого сырого пронзительного ветра, мчавшегося по речному простору с весенней удалью. И стонали, поскрипывая, корабельные мачты, и ежились прохожие, и, придерживая картузы и шляпы, спешили свернуть в улицы и переулки, и бились о гранитный парапет сине-стальные воды, и брызги летели вверх, подхватываемые ветром. И яркое весеннее солнце слепило глаза, лаская теплым лучом нос и щеки. И радостно должно было становиться на душе от этого весеннего буйства, да вот не становилось.
В глазах Афанасия Ивановича, казалось, навсегда застыло выражение горечи и обиды.
Подходя к зданию Академии художеств, к alma mater можно сказать, только что не сплюнул от досады. Да, пока учился в ней, бедствовал, но мечтал, вот учится, станет художником, пойдут заказы, прославится… Куда там!
Видно, так уж на роду написано. Бедный все беднеет. Неудачнику от рождения прописано тяжкий крест нести и не роптать. Ладно бы еще один был, уж концы с концами худо-бедно свел бы. Так ведь нет.
Едва Академию закончил, на радостях женился, да еще и выгодным женихом себя воображал.
Уленька – душенька, голубка кроткая, ни разу его ни в чем не упрекнула. Сперва-то он все еще заказов ожидал, клиентов состоятельных, портреты мечтал писать вельмож да купцов зажиточных, а ему больше чем вывеску намалевать или там журналишко второсортный оформить и не предлагали ничего. А он, Афанасий, по первости еще ерепенился, как же, выпускник Академии! А через полгода, когда за квартиру платить стало нечем, любой малости радоваться стал.
С тех пор так и живут, перебиваются, чем Бог послал. На казенную службу не устроится, связи нужны. Заказчиков богатых откуда ж взять? А тут еще и детишек Бог послал. Три дочки, Вера, Надя и Любочка, и сын Михаил, младшенький. Болеет сейчас маленький, доктора надо, лекарства, а в доме шаром покати, копейки нет. Хозяин грозит с квартиры выгнать, это с детьми-то. Приходится для его дрянного трактиришки меню рисовать. И ладно бы за деньги, а то просто чтобы с долгом подождал да с квартиры не выгнал. А меню-то какие выходят, таких небось и в наилучших ресторациях не увидишь. А хозяин-разбойник нет чтоб отблагодарить, ругается да грозится. Да и то, чего ему не грозить, если Афанасий Иванович перед ним, аки гнида какая, жмется да кланяется.
Налетел сильный, злой порыв ветра, словно кулаком толкнув тонкую фигуру художника. Вот и природа супротив него.
Повыше поднимая вытертый воротник, продолжал стенать про себя бедолага. Только что и спасения что благодетель Карл Павлович, кабы не он, так давно уже ноги протянул бы. А он, Великий, не гнушается и денежкой одолжит без возврата, с чего отдавать-то? И накормит когда, а когда из вещей своих поднесет на бедность. Шубу, абы пальто, а то рубашек полотняных. Им, сирым, и это счастье.
А ему что? Так, пустяк. На весь мир прославился, император к нему в мастерскую запросто приезжает. Сказывают, много лет уговаривал портрет написать, а Брюллов ни в какую, и ничего, сошло с рук. Собор Исаакиевский расписывать доверили, не без зависти размышлял Афанасий Иванович.