Все одинаково. В неразличимом перетекании сплошности еще и нет ни чувств, ни чувствований, ни ощущений – ибо нечего и нечем.
Но уже сама сплошность своим перетеканием понимает свою неразличимость, и уже это понимание – и орган, и чувство, и ощущение.
Непрерывность перетекания самого себя в самого себя, или самой себя в саму себя – уже и сплошность и понимание сплошности как непрерывности, а значит, и понимание прерывности как несплошности.
Существование в качестве существования есть явление существования, и связь между сущностью существования и явлением его, связь, не могущая не быть, есть понимание существования самой существующей сплошностью.
И биение тел в глупом страхе перед красотой, что это?
И тепло – тел?
И линии и тени плеча, и тепло тел, что это?
И слова – эти формы звучащего голоса. И любовь – эта сила ничего не понимающей сплошности. И чего понимать, если неразличимо?
Сила – сама.
Так рождается и расцветает словарь. Словарь обещает понять, словарь обещает формы и формулы. Словарем, одним словарем, сила становится действием, дело становится силой, истечение сплошности – сыпучестью непрерывности.
Но – тепло тел и красоты взмах!
Не перевести дух.
Жизнь происходит сейчас.
Пламень кусающих уст лижет связанных нас.
И снова все тот же круг:
ЦЕР-БЕР, ТАРТАР И ПАХ.