Меня тащат вглубь темного переулка к огромному внедорожнику. Кричать не могу, мужская ладонь зажала рот и нос, и я почти не дышу. Пытаюсь брыкаться и попасть этому уроду по ноге. Но ему все равно, он словно железный. Очень сильный мужчина.
Когда меня грубо швыряют в машину, начинаю кричать, срывая горло. Обычно крики жертвы дезориентируют нападающих – так говорил папин начальник безопасности, а еще он учил меня защищаться, и я судорожно пытаюсь вспомнить хоть один прием. Размахиваюсь, чтобы ударить ребром ладони в кадык, но мою руку ловко останавливают. Подонок действует быстро и профессионально, словно учился этому годами или украл уже тысячи таких дур, как я.
Он утыкает меня лицом в кожаную обивку сиденья и связывает мои руки. Продолжаю надрывать горло до хрипоты, но на помощь никто не приходит. Естественно. Ночью в темном переулке нарваться на маньяка – это самоубийство. В крайнем случае, возможно, кто-то вызовет полицию, но пока наша доблестная полиция приедет, меня уже увезут в неизвестном направлении.
На адреналине не чувствую страха или ужаса. Отчаянно дергаюсь и кричу как ненормальная, пытаясь пнуть похитителя. Но все бесполезно, он словно непробиваемая скала. Даже не запыхался. Переворачивает меня как тряпичную куклу и тянет руку к моему лицу. Пользуюсь моментом, уже, скорее, от отчаянья кусаю подонка за руку, со всей дури стиснув зубы.
— Сука! — рычит похититель и хватает меня за шею, сжимая ее настолько сильно, что кислород моментально заканчивается. Открываю рот, отпуская ладонь похитителя. Хриплю, чувствуя металлический привкус крови во рту.
А еще начальник папиной охраны всегда говорил, что, если нет выхода, никогда нельзя злить и провоцировать нападающих, чтобы не огрести еще больше. Лучше прикинуться бедной овечкой, а самой быть хитрее, ища методы выхода из ситуации. Но когда я вообще кого-то слушала. Наивно полагала, что мне это все не понадобится.
— Не дергайся. Бесполезно, только силы теряешь, — голос у него глубокий, пронизывающий, тембр такой, что я ощущаю его каждой клеточкой, и по коже прокатываются мурашки. Замираю, и рука на моей шее разжимается. Уже не до крика и сопротивлений. Глотаю большую порцию кислорода и тут же закашливаюсь. Нормально надышаться мне не дают – на мой рот ложится широкий скотч. Липкая лента стягивает кожу и намертво прилипает, вынуждая меня часто дышать через нос. Дверь машины захлопывается, и вот тут мне становится страшно. До такой степени, что покалывают руки и немеют губы.
Мужчина обходит машину, садится за руль, блокирует двери и медленно едет по дворам. Я не знаю, кто этот мужчина и что он от меня хочет, но в голову сразу лезут страшные сводки криминальных новостей, там, где в оврагах находили мертвых изнасилованных и истерзанных девушек. И насилие – не самое страшное, что мне может грозить.
Я девушка не из робкого десятка. Но впервые в жизни понимаю, что такое ступор и шок. Мне не просто страшно, мне жутко до холодного пота.
Мамочки, я боюсь боли.
Очень боюсь боли… В детстве мне даже прививки не ставили, потому что я падала в обморок только от вида шприцов. А этот мужчина явно везет меня не на каруселях кататься.
Вдруг в машине раздается треск рации.