⇚ На страницу книги

Читать Кровавая плаха

Шрифт
Интервал

© В.В. Лавров, 2020

© «Центрполиграф», 2020

Ошибка Соньки Золотой Ручки

Уже более столетия ее имя пользуется скандальной известностью, но сведения о жизни и преступлениях этой красавицы весьма противоречивы. По имеющимся у нас документам, Сонька, тогда еще Шейва Соломониак, родилась в 1846 году. Долгие годы числилась «варшавской мещанкой». Обладала исключительными способностями: с семи лет свободно читала по-русски и по-немецки, в уме решала сложные математические задачи. Пробежав страницу книжного текста, могла воспроизвести ее на память.

Мимолетной встречи ей хватало, чтобы навсегда запомнить человека – особенности его речи, одежды, имя. Привлекательная внешность, богатые платья и украшения, умение с каждым найти верный тон помогали завоевывать доверие даже случайных знакомых. Но словно в насмешку природе, наградившей Соньку этими достоинствами, она обратила их во зло людям.

Знакомства случайные…

Сонька любила железную дорогу. Та помогала ей стремительно уноситься с того места, где в данный момент ей менее всего хотелось быть. Кроме того, путешествие по «железке» представляло замечательную возможность для случайных и быстролетных знакомств, суливших немало заманчивого.

На этот раз Соньке никак нельзя было оставаться в Петербурге. И причин тому было две.

Впрочем, поведаем все по порядку. В минувший четверг Сонька прикатила в Северную столицу из Вены, в которой она облапошила, к слову говоря, какого-то местного инженера на одиннадцать тысяч марок. В Петербург она прибыла с двумя «соратниками» и бывшими официальными мужьями – румынскими подданными Хуней Гольдштейном и Михелем Блювштейном.

Сонька, неукоснительно соблюдавшая конспирацию, разогнала «соратников» по разным углам. Хуня остановился в номерах Баранова, что в Чернышевском переулке, а Михель в «Англетере» на Малой Морской, 1. Сама Сонька заняла люкс в «Пассаже» (Невский, 51).

– Будем отдыхать и наслаждаться красотами жизни, – обещала Сонька. – Вот вам, аристократы, на любовь и вино. – Своими изящными пальчиками, украшенными дорогими бриллиантами, она отмусолила им по полтысячи рублей. – Понадобитесь, я найду вас. Зай гезунд!

* * *

Увы, с отдыхом у наших тружеников ничего не получилось. Уже на другой день, прогуливаясь по Невскому проспекту, Сонька почти случайно познакомилась с высоким седовласым господином, одетым со старомодной чопорностью. Разговорились.

– Бывший директор мужской Саратовской гимназии Динкевич Михаил Осипович, – представился седовласый. – Двадцать пять лет беспорочной службы, а вот теперь, – в его голосе зазвучали нотки обиды, – вывели на пенсион.

Сонька внимательно и ласково глядела своими бархатными глазами на Динкевича, словно ободряя его к рассказу. И он продолжил:

– В Саратове я жил с дочерью, зятем и тремя внуками. Но я никогда не забывал своей родины – Москвы. Я родился и до женитьбы жил на Остоженке…

– «Город чудный, город древний! Ты вместил в свои концы и посады, и дворцы!» – белозубо улыбнулась Сонька. Это стихотворение она учила в десятилетнем возрасте. Память не подвела!

– Прекрасные строки Федора Глинки! – обрадовался Динкевич. – А вы, сударыня, тоже москвичка?

– Позвольте представиться: графиня Софья Ивановна Тимрот, урожденная Бебутова. У нас родовое гнездо в Москве.