Читать Я – живой!

Осень в Орловской губернии горела, опаляя всех ярко – красным дыханием. Лимоно – мимозный оттенок перемешивался с багровым, добавляя немного салатового. Ни один художник не придумал бы палитру более яркую, чем Создатель. Зелень озимых раскинулась за Старополисской деревней до самого леса. Благо здесь его было предостаточно. Строили дома неподалеку из подручных средств. Экологией беспокоились со времен Екатерины II. Она любила ночевать здесь по пути из Крыма. Воздух волшебный. Отсюда люди были смелыми как ветер, играющий с верхушками берез и елей. Работы никакой не боялись уже сызмальства. Афанасий Шаталов, тринадцати лет отроду, сам лично помогал отцу строить добротный деревянный дом. На всю округу виден он был издалека. Такой сруб сделали из лучших пород древесины. Ох, и намял он тогда бока, когда восьмилетним пацаном таскал из леса упавшее дерево. Как говорили в деревне, – лесоповал не заменит лесопадаль. Такие ветра бушевали, что с корнем здоровое дерево вытаскивали. Тем более дозволено указом самого генерал – полковника губернатора очищать лес от падали. На вечерней литургии каждый молился о том, что хотел бы поиметь.

Отец Афанасия, – Шаповалов Сергей Трофимович просил, чтобы побольше деревьев падало. На строящийся дом не хватало совсем немного, как он говорил, – трошки. Но вот, наконец, крыша соломой накрыта. Загляденье, а не дом! Старший сын Афонька хоть и грамотный, четыре класса церковно – приходской школы, но рукастый. Одно другому не мешает. Мозги рукам в помощь. Не знал отец, что шалопай старший курить начал. Сначала из осенних листьев самокрутки крутил, затем настоящей махоркой баловался, а после листьями заедал, чтобы запах не учуяли. После Афанасия еще два сына у Сергея Трофимовича были, те мальцы совсем. Не хотела жена в голод рожать. Еле выкарабкались. После революции уже наплодились, помощнички. Отца надежда. Но строг был только со старшим. Младших баловал. Видно осознанно стал отцом. Не так как с первенцем. Хорошо хоть писарем его пристроил, жалованье какое – никакое получать будет. Почерк очень уж ладный. Всем на загляденье. Но это не спасает. По вечерам порка профилактическая. Мать платок зубами сцепит, глаза зажмурит, плачет, сына жалко. Афанасий тоже плачет, но только молчком, стыдно ведь. Уже тринадцать стукнуло. Мужик ведь, а не безмозглая баба. Не поймешь только за что наказывают? Обидно. Было бы за дело. А так коровы надоены, свиньи накормлены, у овец почищено. За что же опять? Пьяный отец пришел с поселкового собрания. Вечно заканчивают дискуссии бутылью самогона. Отмечают активную сдачу продналога, что помогли голодающему Поволжью. Конечно, нагрянули полторы тысячи активистов, сев помогли организовать, складские помещения создать. Да еще местным на договорных началах скотину в пользование дали. Работы только прибавилось. Одна радость, пацаны должны махорки крепкой принести. Куда бы спрятаться, чтобы не попасться. Дождаться бы только, когда опять уйдет. Вон в погреб полез, соленья на закуску берет, бутылку заодно прихватит, видно не договорили на собрании. Пошел качаясь, может уснет сегодня без профилактического наказания.

Афанасий запрокинул чернявый чуб, отец не разрешает стричь, чтобы за что было хватать, по двору потаскать, нацепил кепку и три раза свистнул. Тут же из – за калитки выглянул один глаз соседского мальчишки, второго не было, выбили рогаткой, когда воробьев стреляли. Сосед подмигнул одним глазом, брякнул мешочком льняным, сам его сшил, да еще стянул веревкой. Настоящий кисет получился, махнул кому – то рукой, бегом на полусогнутых проскочил под окнами к лестнице, ведущей на чердак. Таким же образом еще два сорванца преодолели расстояние от калитки до чердака, выглядывали из окошка на крыше, радостно подзывая Афанасия. Он выглянул за ворота, убедился, не забыл ли отец чего – нибудь дома и тоже отправился к друзьям. Мать в центральную баню ушла, братьев мыть. Ведь пятница – неделя чистой задницы. Выходные нужно встречать в стираном.