Ох уж этот австралийский какаду
С самого утра, как только налитое румянцем солнце показалось из-за горизонта, не медля ни секунды, я и Ирис со всего разбега помчались ему навстречу, на бегу закидывая в рот золотистые ватрушки, испечённые мамой для искушённых любителей сладкого нашего семейства.
Вместе с нами на крыльце зарю встречают звонкой пронзительной трелью соловьи, пчёлы и мелкие копошащиеся букашки, а на старушке-веранде узорами прорисовываются капельки утренней росы.
Кроты вот-вот повылезают из своих окопов и начнут играть в догонялки с нашими дворовыми собаками Торой и Ларсом так, что по всей округе Орла будет раскатываться их пронзительный игривый лай.
Орёл – это название нашей деревни. Маме оно совершенно не нравится. Она считает, что это звучит угрожающе.
А мама терпеть не может ничего угрожающего.
Так, упоминания о зверях доводят её до нервного тика.
Мама, похоже, долгое время старалась не раскрывать нам свою неприязнь к животным, но позже стала сдавать позиции.
– Нет, ну это какой-то цирк! Я так больше не могу! – то и дело возмущается она в отчаянии, когда каждое воскресенье, как по намеченному графику, мы приносим домой полные карманы нового вид лягушек-квакш.
Я и Ирис не понимаем, почему она из-за этого так злится.
Просто мы думаем, что наша мама – трусиха, вот и всё! В своё же оправдание она говорит, что её бабушка была прославленной дрессировщицей, и поэтому маме частенько доставалась почётная роль присутствовать на её представлениях.
Как-то раз, будто сообщая одной только ей известную всемирно важную тайну, она шепнула мне и Ирису на ушко:
– На представлении мне приглянулся синеглазый мальчик. Он сидел в первом ряду. Волосы его были гладко уложены, на нём была надета белоснежная рубашка, а на воротничке восседала алая накрахмаленная бабочка.
Такого мальчика я никогда не встречала, – почти что шёпотом рассказывает нам мама. Мне даже показалось, будто у меня в животе что-то стало шевелиться.
И что вы думаете? В этот животрепещущий момент моя бабуля будто величественную корону, посадила мне на голову здорового австралийского какаду. И чем я ему так не приглянулась – не знаю, но он взял и церемонно наделал целую кучу на мои аккуратно уложенные косички.
Люди в зале залились раскатистым хохотом, приняв это за часть представления. Но мне было совсем не до смеха, – будто это случилось совсем недавно, печально закончила свой рассказ мама.
Я и Ирис тоже не удержались от смеха, но, похоже, для мамы это было по-настоящему болезненным воспоминанием, так её лицо стало походить на сморщенную кожуру чернослива.
Мама называет это детской травмой. На вопрос, что это означает, она отвечает:
— Это когда что-то нехорошее случается с тобой, и ты помнишь и боишься этого всю жизнь.
Тогда я поняла, что животные для мамы, как для меня – пенка от молока.
После того как на дне рождении кузина у меня образовались от неё пышные усы, прямо как у моего дедушки, меня прозвали «Арис – молочная пенка». А это, знаете ли, очень обидно.
С тех пор я всегда стараюсь делать так, чтобы она не появлялась. Cовсем-присовсем.