Помни, в любой, даже в самой трудной ситуации, тебе помогут…
Надежда Ильинична глухо и тихо застонала. Видимо, от боли. Хотя, кто, кроме неё знает? Разве, что Бог.
– Наденька, больно, да? Давай укольчик сделаю, сердечко моё, – расторопно схватив из надорванной упаковки ампулу Кеторолака, заметалась по комнате, в поисках шприца, заспанная и растрёпанная Зойка, – Ох, да где же тут, что же, а? Спирт? Надюша, спирт-то где?
– Оставь, – утробно откашлявшись, вдруг произнесла болящая своим низким, хриплым голосом, отчего блестящие стекляшки на люстре испуганно зазвенели. Зоя застыла, как вкопанная, смешно растопырив руки, – Чего вылупилась, похоронила меня уже? – жуткий, нечеловеческий хохот зашевелил на голове у бедной сиделки её жиденькие белобрысые волосёнки.
Надежда Ильинична, неизлечимо больная женщина, уже несколько месяцев находилась в состоянии овоща. Она полгода неподвижно лежала и никак не реагировала на окружающую действительность, а сегодня вдруг заговорила. В подобные чудесные исцеления проработавшая много лет врачом-анестезиологом Зоя Кузьминична верила едва ли.
– Что ты, Надя? Что ж м-мы…, не п-православные? Живых-то людей хоронить? – чуть слышно пролепетала неверующая Зойка, заикаясь от волнения.
– Ты на Бога больно не надейся… ОНИ, – Надежда многозначительно подняла вверх сухонький указательный палец еще недавно практически неподвижной руки, – Всегда помогут. В любой, даже в самой трудной си…, – в горле у инсультницы опасно заклокотало, засвистело, и Зойка, застывшая в оцепенении от ужаса, увидела, как бледное, покрытое глубокими морщинами лицо, становится иссиня-фиолетовым.
– Алло-алло, женщина потеряла сознание. Да. Без сознания, – очнувшись от наваждения, соседка-сиделка вызвала Скорую помощь. Она всегда считала себя смелой и безбашенной бабёнкой, но сегодня совершенно растерялась. Всю жизнь проработав в медицине, она реально боялась подойти к испугавшей её до жути пациентке! Такого с ней не было никогда.
Уставший, совсем еще молоденький врач в мятом, несвежем халате, недовольно поправил смешные громоздкие очки, упавшие с переносицы на нос, и торопливо освободил тощую Надеждину руку от тонометра.
– Ну? – Зойка с надеждой заглянула айболиту в его добрые, иссиня влажные глаза, покрасневшие от недосыпа и аллергии на антибиотики, – В больницу?
– Зачем же, девушка? – раздраженно хмыкнул эскулап, – Состояние стабильное. Не вижу причин.
– Но она еще десять минут назад разговаривала со мной. Пальцем грозила, представляете?
– Вот этим? – бестактно перебил насмерть перепуганную женщину раздосадованный её настойчивой глупостью доктор и демонстративно попытался разжать пальцы, скрюченные в жуткой спастике, – Тут стойкая контрактура, только ломать. Давайте, девушка, не будем. Вы бы высыпались лучше, на улице чаще гуляли. Тут такой воздух спёртый, что еще не то померещится. Мне самому уже плохо, а ещё до конца рабочего дня… Впрочем, Вам-то мои проблемы зачем? – не в меру заболтавшийся доктор вдруг заметно смутился, мельком взглянул на часы, потом на растрёпанную Зойку и суетливо засобирался в обратный путь. Зоя почувствовала, что краснеет и застенчиво пригладила белобрысую волосы, сетуя, что сегодня не причёсывалась.