Закрыв глаза, он всегда видел снег; снег, который окутывал одежды трёх странников, чьи посохи даже в слабых очертаниях вселяли уважение к тем, кто опирался на них в быстром и ровном шаге своём в темноту; в непроглядную темноту.
Это не снилось ему; он просто видел эту картинку каждый раз, когда закрывал усталые глаза свои; помощник звездочёта, он был маленькой фигурой в большом деле; и это привлекало его – его привлекало каждое место в этом мире, если с него можно было принести пользу окружающим.
И, заняв своё место, он всецело отдавал себя работе. Но работать ему было тяжело.
Каждую ночь при свете единственной свечи он пересчитывал упавшие тысячу лет назад звёзды – но только на бумаге, к артефактам его никто не подпускал; он понимал, что то будет невозможно ближайшие сто лет, но всё равно хотел этого – хоть одним глазком увидеть настоящую звезду; не из тех, что красовались на куполе Башни Звездочёта. А настоящие, самые настоящие звёзды хранились где-то там, за семью замками, в Большом зале, куда доступ имели очень немногие; даже королей впускали туда только раз в жизни, и то- – не каждого из них; не каждому из них удавалось убедить Совет Башни в своей целомудренности. Редкое качество для короля.
Однажды он увидел глаза королевы Сесилии после посещения ею Большого зала; казалось, она увидела что-то, что могло в раз прекратить движение Золотого механизма на Башне чтецов; Мерлину тогда было совсем мало лет, и он подумал тогда, что, неужели звёзды настолько ужасны? Но потом он позволил закрасться в уме своём той мысли, за которую он немедленно бы навсегда покинул Башню; но он знал, что звездочёты не любят слушать чужие мысли; их больше привлекает шёпот небес.
И его учили молчать; молчать, чтобы слышать; это была первая наука, которую он должен был усвоить, если хотел остаться на своём месте.