– Скорее, скорее на площадь! Ведьму везут!
Стоило нам с Олафом попасть в старую часть Минэя и свернуть в сторону постоялого двора, как нас подхватило людским водоворотом и потащило за собой к ближайшей рыночной площади. Чтобы не пробираться в толпе поперек течения, не привлекать к себе лишнего внимания, а тем более не затоптать кого-нибудь ненароком копытами лошадей в тесноте городских улиц, мы решили поехать вслед за толпой и посмотреть, чему же так все радуются. Вскоре из ликующих криков возбужденной толпы стало понятно, что на площади сегодня состоится любимое увеселительное мероприятие минэйцев – сожжение ведьмы на костре. Смотреть на саму казнь у меня не было никакого желания, а вот взглянуть на родственничков Йена, которые в обязательном порядке будут присутствовать на этом «общественно значимом» городском сборище, было бы крайне полезно. Да и в толпе зевак можно порой услышать много чего интересного – в такие моменты люди любят поделиться друг с другом волнующими слухами.
В замок мы решили сразу не ехать, сначала осмотреться и узнать, что в столице вообще происходит, уж больно противоречивые новости из Минэя доходили до нас в дороге. Может, и была в них какая-то часть правды, но ее так густо перемешали с вымыслом, что отделить одно от другого сразу было сложно. Мы с Олафом были в уже привычных нам личинах – пожилой толстяк – купец с сыном. Так что бояться нечего, никто нас здесь не узнает.
Толпа принесла нас на площадь, где все уже готово к предстоящему действу. Стражники с большим трудом сдерживали народ, образуя узкий коридор для проезда телеги и оцепление вокруг помоста. Мы спешились, я отдал поводья Олафу, а сам стал протискиваться вперед. Тут и там среди зевак вспыхивали ожесточенные ссоры – это самые наглые и шустрые вроде меня пытаются пробраться поближе к оцеплению, чтобы получше рассмотреть ведьму. В центре площади все, как в кино: высокий помост из грубых досок, посреди него водружен двухметровый столб. Вокруг столба аккуратно разложены толстые поленья и вязанки хвороста. Напротив помоста, на ступенях высокой базилики с колонами, в которой безошибочно узнается храм Единого, стоит большая группа хорошо одетых господ. Странно, но среди них нет храмовых жрецов в ритуальных белых балахонах, да и двери Храма наглухо закрыты. Один из знатных мужчин, разодетый в зеленый бархатный камзол, сидит в кресле с высокой спинкой. В нем я сразу признаю «отца» – князя Альбрехта Тиссена. А вот княгини Софии что-то не видно рядом с мужем – похоже, она не любительница подобных зрелищ и нашла возможность избежать участия в этом сомнительном мероприятии. И старшего брата там тоже нет, но князь вроде бы не в трауре, а значит, бедный Ульрих еще жив. Зато на его месте, вальяжно опираясь локтем на спинку княжеского кресла, стоит высокий, красиво поседевший мужчина лет сорока довольно приятной наружности, с которым князь время от времени перебрасывается короткими фразами. На лице мужчины выделяются крупный нос и аккуратно подстриженная бородка. Память Йена молчит на его счет – то ли ему совсем незнаком этот персонаж, то ли он просто не помнит его.
Рядом со мной толкаются локтями две бойкие кумушки лет пятидесяти, и, судя по их неумолкающей болтовне, они из тех теток, которые знают все и про всех. Наклоняюсь к уху одной из местных сплетниц, небрежно спрашиваю: