Наступил 1927 год. Зима. Кончалась пора Никольских морозов. Стужа несколько смякла. Деревья на улице покрылись инеем, сделавшись нарядными, словно в сказке. Снежинки, освещенные солнцем, отражая солнечные лучи, блестя играли всеми цветами радуги. В ночь на новый год погода разбуянилась, запуржило: снегу намело до самой повети. А к утру небо несколько повыяснилось. На мутном небе появилась бледная луна, вокруг ее большое, светлое кольцо (по народным наблюдениям) предвещающее стужу. На рассвете совсем выведрило; в беспредельной глубине синего неба, появились звезды − горохом рассыпавшись по всему небесному куполу. Начинались рождественские холода, беспощадно давя на землю.
В Рождество, у Савельевых в верхней комнате, за семейным чаепитием с душистыми кренделями и медом, Любовь Михайловна, для своих детей продекламировала запомнившийся ей еще с детства, рождественский стишок.
− В детстве, когда я училась в девичьей школе: − сказала она, − мы всем классом после христаславления пели так: «По небу, полуночи ангел летел, и тихо божественно песню он пел: Слава вышних богу и на земли мир, в человецех благоволение! Алилуя! Алилуя! Алилуя!
− А я в детстве, помню, пела: «Маленький птенчик, принес Христу венчик. Христа величает, в дудочку играет. Где Христос родился, там рай отворился!» − стараясь, подражать, по-детски, тонюсеньким голоском, пропела бабушка Евлинья внося, в общую, семейную, морально-нравственную и поучительную беседу, свою лепту.
Под воздействием, этих благочестивых песенок, у детишек, еще выше поднялось праздничное настроение. Они с большим вниманием прослушали их, а Ванька прекратив пить чай, даже рот разинул от пристального внимания к пению матери и бабушки. Пристально слушали и Ванька с Володькой. Даже полуторагодовалый Никитка и тот присмирев перестал капризничать, просясь на руки к матери.
Не успела семья вылезти из-за стола как к ним в дом пожаловала Анна Гуляева.
− Здорово ли живете! Чай да сахар! − поприветствовала она хозяев дома.
− Поди-ка добро пожаловать! Садись к нам чай пить! − пригласил гостью к чаепитию Василий Ефимович.
− Нет, спасибо! Сейчас только дома чаевничала, − соврала она.
− Вы что, за покупками-то идете? − обратилась она.
− За какими покупками? Куда? − недоуменно и с удивлением спросил Василий.
− Как куда? В новую лавочку!
– В какую лавочку? − спросила и Любовь Михайловна.
– Вы, дома сидите, и видно ничего не слышите! Чай, вон в Грунькиной мазанке: Крисламовы-Рыбачковы торговую лавку открыли. И, больно много всякого, местного товару в неё навозили.
− А мы и не слышали. Вот и понимай! Совсем рядом, а кабы не ты, мы бы и не знали, − высказал удивление Василий.
− Ну вот, я вам пришла известить! – с угодливостью встрепенулась Анна.
− Уж больно она у нее мала, мазанка-то, и как только в ней разместилась всякая всячина? − усомнился Василий Ефимович.
− Вам бают! Всего навезено полным-полно! – уверяла Анна. – Я уж там была и кое к чему приценилась. Только вот, купить-то пока у меня не на что. Лавочка открылась, можно сказать у меня прямо под носом, да в нее не сходить, да ничего не купить, это порок для меня! – заискивающе лебезила Анна. – Ты, Василий Ефимович, не выручи ли меня трёшенкой денег? – в ноги брякнусь, весь век не забуду, отплачу!