Читать Гришка

– Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.

К сожалению, я познакомился с Гришкой на закате его жизни. Именно поэтому, я не был очевидцем большинства событий, которые я излагаю ниже. Признаться, я даже не знаю, что из этих рассказов правда, а что порождение гришкиного алкогольного угара. Кем же был мой собутыльник?

Он был обычным постсоветским алкоголиком: человеком с достаточно серым, но, по мере возможностей, приукрашенным прошлым… и, как водится, без какого-либо будущего. Всю свою жизнь он прожил в однокомнатной хрущевке. Сначала он жил в ней совместно с матерью, после её смерти уже один. Собственно, после смерти матери он не работал ни дня, а жил сдачей жилья внаём. Причем квартиранты должны были терпеть его соседство. Само собой, с таким подходом, и контингент постояльцев был у него соответствующий.

Если бы его квартиру нужно было бы описать одним словом, то это слово было бы “халупа”. При входе в неё, вас обдавал непередаваемый запах мочи и давно нестиранной одежды. Сама квартира не видела ремонта с момента постройки: где-то под оторванными обоями можно было разглядеть советскую “Правду” со сводками из Вьетнама. Зайдя на кухню, можно было бы подумать, что здесь недавно был пожар. На полу валялись бычки и объедки, а все кастрюли и плита были черные от грязи и копоти. Кухонное окно не закрывалось, да и было наполовину выбито. Комната была под стать кухне: шкаф во всю стену, граничащую с соседями (“панками”, что спать не дают, по выражению Гришки), ковер на полу и ковер на стене, раскладной диван и четыре раскладушки. Окно было заколочено фанерой с незапамятных времен, а освещалась комната лампочкой Ильича. В этих декорациях и проходили наши посиделки.

Сам Гришка, с его слов, был бывшим сотрудником КГБ… Со слов его соседей, в свои лучшие годы, он на Лубянке лифты чинил, чем его служба в КГБ и ограничивалась. Имел девять классов образования и, якобы, до армии закончил ПТУ на электрика. Когда-то был женат, имел взрослую дочь от этого брака. Винил в своем образе жизни мать и какую-то женщину, что не дождалась его из армии и вышла за “бандита”. Считал соседского панка своим внебрачным сыном, о чем напоминал ему, когда стрелял у него сигареты на лестничной клетке. Имел попытку суицида, во время которой его спасала соседская старушка. Тут я, наверное, передам повествование ему самому:

“У меня тогда мать умерла, я пил вообще беспробудно. Всякий шмурдяк, да. Ну, знаешь, как мы в ларьке за военкоматом брали из денатурата. А потом бабло к концу подошло, со стройки-то, где я грузчиком подрабатывал, меня погнали за пьянство. А вместо меня черноту эту азиатскую понабрали. Якобы они не пьют. Ага, как же. Плавали, знаем. И ты знаешь, у меня, бля, такая ломка была от бухла этого. Я уж не знаю, чего они туда добавляли. Но, бля буду, прям на стену лез. Сиги еще остались? Дай сюда. Спасибо. Ну и че ты думаешь, в петлю собрался лезть. Тут, в комнате, тогда еще люстра висела, ну я её оторвал, а там крюк. Скрутил узел, привязал веревку, петлю уже на шею накинул, стою на табуретке. Думаю, прощай жестокий мир. И тут Галина Викторовна, соседка, подруга матери моей, покойницы, баклажанов принесла мне покушать, а то много наготовила. И прям ахнула, уронила баклажаны и кинулась меня вытаскивать. Не знаю как, но вытащила. Потом мне пачку феназепама принесла, она ж медик. Да спирта разбавленного. Потихонечку и выкарабкался тогда. Ладно, давай еще по одной, покурим, да уже и упасть надо. А то вертолеты начинаются. Панки ебучие опять свою долбежку поставили, нет бы “Бутырку” там или еще чего душевное.”