Найди свою гавань, и все будет хорошо.
Диана Арбенина
Мне нравится Франция, нравится Марсель; нравится, что здесь улицы зимой пахнут предчувствием осени, что я знаю тут каждый закоулок, что это город-гопник, что можно пойти и съесть жирный кебаб в арабской забегаловке, который течет по пальцам, нравятся дешевые шмотки на улице Рима, которыми торгуют филиппинцы и тайцы, нравится легкий ветер с моря, нравится, что я помню… Помню: здесь пили вино и ели устриц, здесь покупали свежие багеты, в этой библиотеке (красивое название у нее – «Алказар») я искала вдохновение (и не нашла), с этой крыши самый лучший вид на жизнь, здесь мы танцевали, и красным горел закат, правда, в тот вечер я хотела другую рубашку надеть, чуть более прозрачную, но не нашла, а сейчас смотрю: вот же она висит; что на автобусной карте еще оказались поездки, что в метро мужчины одеты в длинные смятые платья, а женщины наоборот – в рваные шорты, что если пройти чуть дальше вдоль этих трамвайных путей, цены на дешевые шмотки станут еще ниже, а кебабы вкуснее; что все здесь стреляет в память, как отит в ухо, что чайки орут по утрам, а собаки вечером, что среди помоек отстроили «Лафайет», и весь он сияет рождественскими огнями; что нигде невозможно оплатить покупки картой и тем более – телефоном, что все это было нашим и останется нашим.
Нравится, что мы здесь больше не живем.
«Мы уедем» – было нашей любимой присказкой в беседах с лучшей подругой, нашим спасением. Каждый раз, когда что-нибудь нас обижало или расстраивало, мы говорили друг другу: ничего, ничего, мы обязательно уедем, и тогда… О том, что будет дальше, мы никогда не задумывались. На самом деле никто из нас не собирался уезжать.
Однажды я пошла дальше обычного: купила билет в Париж, сняла там квартиру – полтора метра с диваном и спрятанной под диваном кухней, за окошком белел Сакре-Кёр, и я – святое сердце – думала, что уеду. Я никуда тогда не уехала, точнее – отправилась в Женеву, потом в Чикаго, вернулась и помню, как замерло мое сердце, когда мы ночью садились в Москве: от ошеломляющего вида этих свернутых в паутину огней, от масштаба картины.
Тогда я поняла, что не вижу себя вне Москвы, никогда не уеду.
Ровно четыре года мы (двое взрослых и трое детей) жили во Франции. Первые полгода я думала, что мы вернемся, вторые полгода плакала от тоски, следующий год – бесилась от раздражения, а потом – честно пыталась привыкнуть. Я задавала вопросы себе и окружающим, читала книги и писала свою – пыталась понять, что же это такое – уехать и застать себя в невесомости: кто я есть? Кто услышит меня? Когда я привыкну? Что будут помнить мои дети? Где, черт возьми, мой дом?
В книге «Триста жалоб на Париж» я исследую человека уехавшего, который, попадая в странные для себя обстоятельства, пытается себя найти. И человека вернувшегося, конечно. Как происходит привыкание к чужому и происходит ли оно вообще? Как найти «чувство дома» и нужен ли человеку «дом»? Как жить в отсутствие понятных культурных кодов, какими словами говорить с людьми, застрявшими во времени после переезда? Как найти «своих» и будут ли они «своими»? Как разговаривать с детьми, которые русские только в анамнезе? И так ли это важно вообще – оставаться русским после выхода из зеленого коридора?