⇚ На страницу книги

Читать Плод чужого воображения

Шрифт
Интервал

© Бачинская И.Ю., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *
Не надо к мести зовов
И криков ликования:
Веревку уготовав –
Повесим их в молчании.
Зинаида Гиппиус. Песня без слов
Он длится, терпкий сон былого:
Я вижу каждую деталь,
Незначащее слышу слово,
К сну чуток, как к руке – рояль.
Мила малейшая мне мелочь,

Как ни была б она мала…

Игорь Северянин. Былое

Все действующие лица и события романа вымышлены, любое их сходство с реальными лицами и событиями абсолютно случайно.

Автор

Пролог

…Тяжелый запах земли, сырости, тлена; гнетущая густая тишина, вязнущие в ней звуки. Звуков немного: прерывистое с легким постаныванием дыхание работающего человека, бьющий по нервам скрежет лопаты и ритмичные шлепки выбрасываемой из ямы влажной земли.

Человек стоит по колено в яме, движения его напоминают действия механизма: упор ногой, сильный толчок, лезвие лопаты вонзается в слежавшийся земляной пол подвала – именно там и происходит сцена, фантасмагорически освещаемая стоящим вертикально фонарем, – и захваченная земля летит из ямы на растущую справа бурую насыпь. Рядом с фонарем – пластиковая бутылка с водой; время от времени человек выпрямляется, протягивает руку и берет бутылку. Опираясь на лопату, громко и жадно глотая, пьет. Вытирает со лба пот, двигает затекшими лопатками, делает несколько глубоких вдохов, задерживает дыхание и медленно, рывками выдавливает из легких густой тошнотворный воздух. Снова возвращается к работе. Старается не смотреть на продолговатый предмет, завернутый в простыню, слева от ямы.

Не так! Он не старается, он забыл о том, что там, он занят, он работает, он целеустремлен, он превратился в механизм: наклон, нажим, толчок, рывок, шорох осыпающейся земли. Раз-два-три-четыре! Шорох осыпающейся земли. Раз-два-три-четыре! И шорох, шорох, шорох, словно осторожные шаги соглядатая…

Когда яма, по его мнению, становится достаточно глубока, он перестает копать и легко выскакивает наверх. Вытирает руки о рубашку и рассматривает яму, оценивая глубину. Взгляд выхватывает торчащие из стен комки глины и осколки не то керамики, не то ржавого металла, не то кострищ с остатками золы или рыжих рыхлых костей, то ли человеческих, то ли принадлежащих животным – культурных слоев, уходящих в глубину веков, свидетельствующих о многочисленных старых постройках и разрушениях и о времени, маятником снующем между прошлым и настоящим, сшивая его надежнее металлических скреп. Все хранится здесь, ничего не исчезло и не растворилось, нужно только знать, где искать. Он усмехается угрюмо и переводит взгляд на тело человека, завернутое в простыню. Вздрагивает и замирает – ему кажется, человек шевельнулся…

Через час примерно он закончил работу. Разровнял и утрамбовал землю, бросил сверху пару пустых ящиков и несколько трухлявых досок, подобрал с пола фонарь и пошел к хлипким узким ступенькам.

Оглянулся еще раз, скользнул лучом фонаря по хламу в углах, нечистому потолку, затканному серой паутиной, кирпичам, побеленным в незапамятные времена известкой, сейчас тоже серым и угрюмым. Задержал взгляд на ящиках, скрывающих засыпанную могилу…

Наверху он растопил камин. Сидел в кресле у журнального столика со стаканом в руке, смотрел в огонь; на столике стояла бутылка водки. Только сейчас он почувствовал, что его знобит, и подумал, что вот ведь как странно, рубаха мокрая от пота и все-таки продрог; не заболеть бы. Часы показывали четыре утра. «Теперь точка, – подумал он. – Дело сделано».