Черная точка в середине белого листа, уходящего снегами из-под ног в самый горизонт и возвращающегося молочно-белыми облаками над головой. Точка, заставляющая ждать продолжения, ибо с точки начинаются все линии, вплетающие в узор истории зашифрованный смысл причин. Ею же и заканчиваются, возвращаясь следствием на излете.
Черная точка на заснеженном поле постепенно увеличивалась, и вскоре в ней можно было распознать человека, ведущего за собой лошадь с поклажей. Человек размеренным шагом покрывал расстояние экономя движения и силы. Лошадь плелась следом, понурив голову, и нетерпеливо подталкивала человека храпом в спину, чуя скорый отдых.
Я стоял у плетня, смотрел на приближающегося путника и думал о том, что вьюга, заставившая умирать от скуки в этом дальнем селе, ночью утихла, и пора бы завтра с зарей отправляться в путь. Может быть, этот человек станет моим попутчиком в дороге, ибо вдвоем дорога короче и, чего греха таить, безопаснее.
– Идет! Идет! Приехал! – завопили пацаны, и тетка, у которой я нашел ночлег и стол, суетливо куда-то засобиралась.
– Слава Богу, успел, услышал мои молитвы, – кудахтала она, складывая в узел пучки сушеной травы, застиранную ветошь и глиняную посуду.
Через минуту человек зашел в избу, поздоровался, перекрестился на образ и спросил, где больной. Это был старик, высокий и худой. Еле заметная хромота подчеркивала прямую спину и сильные плечи, знающие труд руки, не стеснялись набухших вен, но не были тронуты старческими хворями. Высокий лоб и упрямый подбородок говорили о непреклонной воле, а взгляд смиренно признавал власть ума над сердцем и духа над умом. В складках рубища прятался просто вырезанный, деревянный крест на суровой нитке.
Тетка закудахтала пуще прежнего и повела его из избы. Когда они ушли, младший сын тетки, чумазый сорванец, поведал мне, что старик бывший вельможа, а ныне – священник и лекарь. Он ходит по дальним селам, принимает роды, крестит, лечит и отпевает, советует, когда сеять и жать, как мельницу на реке поставить, учит грамоте детей, а самое главное – сказывает сказки. Да плату за науку и помощь не берет и вообще считается святым старцем, хотя называть себя так запрещает. Словно свидетельствуя, что чумазый не врет, в избу потихоньку начал собираться народ всех возрастов и статусов. Кто с пирожком, кто с дровами, а кто и с пустыми руками, но радостный, что себя, пьяного, донес.
Спустя час старик вернулся, отдавая тетке последние указания по уходу, свалил у стены поклажу, сверху положил ружье. Пока тетка собирала на стол, грелся у печки и слушал всех – кому совет давал, кому рецепт, а с пьяным и рюмку пропустил, перекрестившись.
В свою очередь я представился и спросил, что заставило человека из другого общества вести такой образ жизни. Старик, не мудрствуя, с простым достоинством ответил.
– Не знаю я никакого другого общества, нет его, все мы, человеки – одно общество. Если храм косой – ровняй фундамент. Простой люд и есть фундамент, а все, кто тянется к кресту, стоят у него на плечах, а кто и на голову залезть норовит.
Чумазый легким котом спрыгнул с печи и дергая мать за юбку что-то тихо спросил на ухо, переминаясь с ноги на ногу.
– Иди сам и узнай, – отмахнулась тетка полотенцем. Робко двигаясь, он подошел к столу елозя пальцем в носу.