Абсамата завели в комнату свиданий. Это стало ясно ему потом, когда в нее вошли мать, трехлетняя дочь и младший брат. Сначала же он не понял, зачем его заперли в клетку посередине комнаты со скамьей с трехместным сиденьем.
«Дубак», как зовут в тюрьме солдата или сержанта охраны, сопровождавший Абсамата, заперев его, сел сбоку за стол у стены. Над столом, пропуская тускло дневной свет, возвышалось единственное в комнате окно.
В углу располагались двери: первая между столом и углом, вторая – сразу от угла напротив стола. Первая вела во двор тюрьмы, вторая ограждала комнату от внешнего мира, от свободы.
Клетка упиралась одной стороной в стену и делила комнату на три сообщающиеся между собой части: одна оставалась сзади- там было темно и пусто, другая, где сидел за столом дубак и располагались двери и окно, примыкала сбоку; третья, в которой к боковой стене была прислонена такая же скамья, как в клетке, находилась спереди, отделяясь от клетки полуметровым проемом, огражденной сеткой, и предназначалась для посетителей. В нее и вошли, пришедшие к Абсамату, мать, дочь и брат. Их впустили по приказу дежурного лейтенанта, вошедшего в комнату, чтобы присутствовать на свидании.
Мать сразу запричитала, что Абсамат сам накликал себе эту беду, которая зовется тюрьмой, что он вместо того, чтобы желать себе легкой жизни, всегда желает трудной. Одним словом, «отко туртсо бокко качат» (Дословно: «Гонят к корму, а он бежит к дерьму» -кырг.)
Абсамат слушал ее, но не видел ни ее, ни брата: его внимание было приковано к дочери.
С жалостью он видел, что перед ним не та веселая шалунья, что встречала его в доме родителей со всепобеждающим возгласом:
– Акам келди! (Брат пришел! —кырг.) – а дитя с грустными бусинками черных глаз во все лицо, неожиданно повзрослевшее за эти две недели его заключения под стражу по санкции прокурора.
Она все спрашивала Абсамата, беспомощно гладя маленькими ручонками сетку клетки, когда он придет, когда выйдет отсюда, словно он сам посадил себя в эту клетку и только стоит ему захотеть и он выйдет отсюда.
С возрастом люди становятся эгоистичнее, так или иначе учатся легче переносить несчастья.
Дети же перед бедой остаются беззащитными: она завладевает ими полностью.
Это неожиданное открытие поставило Абсамата в трудное положение. Тут же составленный сценарий поведения чуть было не сорвался – выручил характер: слезы, возникнув где-то внутри, там и исчезли.
Справившись с этой непредвиденной трудностью, Абсамат вскользь заметил беспомощное и растерянное состояние брата: блестя глазами, он стоял за матерью.
В семье младшие или по-киргизски «кенжелер» выделяются близостью к родителям, к родительскому дому. Они больше скучают по нему, в них больше привязанности к родителям, к другим родственникам. Недаром у киргизов, как и у многих народов, хозяином родительского дома становится по обычаю кенже.
– Ты посмотри за матерью, успокой ее, – обратился к нему Абсамат, но поручение скорее предназначалось брату нежели в его исполнении нуждалась мать: как известно, лучшим способом придания бодрости кому-то является поручение ему заботы о другом.