В 18… году я решил заняться пастушеством. Мне захотелось обойти родные горы и долины, ближе сойтись с народом и самому испытать радости и тревоги, неразлучные с жизнью пастуха.
У меня, человека гор, было небольшое стадо овец. Продав кое-какие земли, я увеличил свою отару, раздобыл себе ружье, в руку взял посох и превратился в пастуха.
Мои начинания были на первых порах жестоко осмеяны. Все говорили, что мне, феодалу, сыну знатного человека, не к лицу пастушество, но я не считался ни с кем, преследуя свои цели, думал только об осуществлении самых заветных своих желаний. Я хотел подойти вплотную к своему народу, узнать его сокровенные чаяния, пожить его жизнью, самому испытать все радости и печали, сопутствующие повседневной жизни труженика, – и разве мог я оставаться дома! Я добился своего, я познакомился и сблизился с теми людьми, которых я так жаждал узнать поближе (насколько мне это удалось, – об этом предоставляю судить моим читателям). А сейчас мне хочется рассказать вам несколько эпизодов из моей пастушеской жизни, и, надеюсь, это не будет лишено для вас некоторого интереса.
Лето было на исходе, овцы еще доились, как раз я собирался согнать в кучу овцематок, чтобы подоить их. В это время ко мне подошли два мохевца, совершенно мне не знакомые. По моей одежде они, разумеется, приняли меня за простого пастуха.
– Пусть будет обильна твоя отара! – приветствовали они меня.
– Да пошлет вам бог радости! – ответил я.
– Это чья отара? – спросили они.
Я назвал свою фамилию.
– Порази меня бог, а ведь метка-то на ушах у овец в самом деле ваша!.. Ни у кого больше нет такой метки! – воскликнул один из пастухов. – А сам ты чей? – спросил он.
– А я из Арахвети, мои милые! – ответил я на мтиулетском наречии. – Сын Якова Бурдулиани.
– В батраках работаешь или своя доля в отаре? – спросил пастух.
– Своя доля в отаре! – ответил я.
Пастухи помогли мне согнать овец.
– Парень, а как тебя зовут?
– Мамука, мои милые!
– А правда, что ваш барчук сам ходит со стадом?
– Ходит, клянусь именем Ломиси! – ответил я.
– Да неужто так сам и ходит? – удивились они.
– Да!
– Удивительно, ей-богу!
– А почему же? – спросил я, с волнением ожидая ответа.
– А как же не удивляться! Сын равного царю человека и пошел овец пасти!.. А-тьюю!.. – махнул он рукой.
– А что в этом плохого? Есть у него отара, он сам и пасет ее!
– Что плохого, говоришь!.. Сын владетеля Хеви и вдруг стал простым пастухом! – укоризненно сказал он.
– Деды его и прадеды тоже имели свои стада, но сами их не пасли, ей-ей!.. – добавил другой.
– Да, как же, стали бы они пастухами!.. Люди чиновные, все в орденах ходили…
– Тогда одно было время, теперь – другое! – попытался я оправдаться.
– Время тут ни при чем! Был бы твой барчук попутевей, получил бы должность пристава квешетского!
Меня обидели эти слова, и я уклонился от разговора; развернул свою отару, чтобы дать ей попастись на обильно поросшем кормами склоне, – было еще рановато сгонять ее на дойку.
Мои собеседники попрощались со мной, и я, огорченный беседой, ушел в свои мысли.
Надвинулся туман, и стал сеять мелкий дождь; я накинул на плечи бурку, надел на голову башлык и, зайдя спереди отары, остановил далеко забежавших овец, – мне хотелось, чтобы стадо медленней двигалось по пастбищу и усердней пощипывало траву.