Грохот тяжелых, армейских сапог отдавался стальным эхом по узкой, бетонной шахте. Группа уходила наверх молча, и по обычаю не прощаясь. Лёха сидел на лавке в самом низу и слушал удаляющийся шум разведывательной группы. Он представил, что колодец – глотка, а отряд – комок пищи, который катится к желудку людоеда-великана.
С тех самых пор, как археологи нашли эту шахту, в Секторе не утихают споры. Одни говорят, что вход надо взорвать, потому что через него придет Зараза, другие уверенны, что это и есть Выход, о котором говорится в Уставе. Колян вообще сморозил, что это дикари построили, чтобы нас заманивать. Но, что это такое на самом деле, не знал никто.
На высоте пятисот метров начинались коридоры, но они вели в никуда. Те, кто вернулись, никого в них не видели. А те, кто видели, не возвращались. Да, так происходило иногда, группы пропадали. Следов потерянных групп практически никогда не находили, если не считать того, что один раз нашли сапог с фамилией рядового, другой раз, на встречу группе выбежал выживший, но он ничего не сказал, а просто молча умер, добежав до них. И всё, ни следов крови, ни следов боя. Вирусов и болезней он тоже никаких не принес. Врачи сказали, что у него просто умер мозг.
Всяких догадок, что же это за объект, было множество. Ученые даже сделали предположение, что должен быть центральный коридор, мол, “раньше так строили”, но вся система тоннелей на верху больше напоминала лабиринт. Там были комнаты, были лестницы, вентиляционные шахты. Сеть была настолько большая, что сорок лет, которые были потрачены на ее исследование, не дали даже части понимания, насколько они далеки. Не то чтобы в стороны, а хотя бы понять, насколько эта система коридоров простирается вверх.
Говорят, что еще до Падения Системы была Общая Карта Сектора, но Лёха не верил, потому что религия Общей Карты Сектора для слабаков. Прадед, дед, отец и сам Лёха были приверженцами Выхода. Как говорит Политрук: “придет время, и мы выйдем отсюда, и, если кто-то нам помешает, мы надерём ему зад. Во Исполнение Устава”. Леха машинально отдал честь.
Конечно, Леха не был таким же упоротым, как отец, но ежевоскресные построения давали о себе знать. Он покачал головой, вспоминая обещание матери быть на прошлом, но, как всегда, забыл. Хлопнув себя по коленям, встал, выключил свет, оставив только аварийный, и задраил за собой шлюз.
– Что ты там постоянно копошишься? – Михалыч пнул вагонетку по колесу и заглянул под днище. – Гниль пошла, смотри, я этим лохам из РММ говорил, проварите шов, а им до звезды. У меня группа как-нибудь на рельсы вывалится, я им скажу к кому обращаться.
Он запрыгнул на протертую кожаную сидушку и сердито зыркнул на Лёху:
– Ну, что? Едем или сиськи мнём?
Лёха бухнулся на длинную лавку, на которой еще пол-часа назад сидели и ржали, подкалывая друг друга, пацаны из группы разведки, и уставился в потолок, считая пролетающие стыки золотых плит. Веки стали тяжелеть и скоро закрылись, где-то на заднем плане бубнил Михалыч, но Леху это еще больше убаюкивало.
* * *
Миша проснулся от настойчивого телефонного звонка и, как обычно это бывает с людьми, резко вырванными из царства Морфея, начал шарить руками вокруг. Наконец, мобила нашлась в складках старого пледа.