* * *
Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы,
Поезда….
Едет поезд запоздалый –
Как всегда,
И светлеет вдоль дороги
Грусть полей,
И за берегом пологим,
И левей.
Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы,
Ветерок….
Едет поезд запоздалый
На восток.
Взгляд баюкает равнина,
Хлещет лес.
Жизнь казалась длинной-длинной,
А – в обрез….
Но пролистывает время
День за днем:
Пламя, имя, бремя, стремя –
Все живем….
Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы,
Мост, столбы.
Едет путник запоздалый
Вдоль судьбы.
Вдоль неистовой печали,
Вдоль теней.
Мчится поезд, как в начале
Давних дней.
Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы,
Семафор
То сиреневый, то алый
Целит взор,
И продольно-поперечный
Знак дорог,
И раздольно просторечный
Говорок….
Водит пальчиком тревога
По спине,
И железная дорога –
Вся во мне….
Стук колесный, звон железный,
Провода
Стали счастьем безнадежным
Навсегда.
2007
* * *
Давным-давно темно. Заснуть не хватит духа,
пока среди теней дождем морочит тьму.
Заснешь – и пустота насвистывает в ухо:
«Не сторож и не страж ты брату своему».
Не сторож и не страж, и что отдашь за повод
смертельную тоску признать за добрый знак,
пока последний дождь спускается на город
и первый снег ночной не потревожил мрак?
И в прописях судьбы закончена страница.
Перевернуть – и вновь начать привычный труд.
И страх хохочет вслед, и свет в стекле двоится,
и стынет тишина на россыпях минут.
И давит высота, нависшая пудово,
и сходит жизнь на нет, не ясно почему;
и слово на лету цепляется за слово:
«Не сторож и не страж ты брату своему».
Сквозняк открыл окно. По дому чередою
проходят запах снов, дорог, сырых ветвей.
Заснешь – и поутру проснешься за чертою,
пропав в глухих снегах Лапландии своей.
1998
* * *
Но все прошло, все минуло.
Чу! Колокольный звон.
Н. Некрасов
Жизнь минула, не кончившись пока,
Жизнь миновала, как проходят сроки,
Как в тексте обрывается строка,
А дальше – сплошь словесные потоки.
Как в шлягере пронзительный куплет,
Сложившийся как будто против воли.
Жизнь миновала, как сцепленье лет,
Как вид в окне вагонном – лес и поле.
Жизнь минула, но где-то вдалеке
Она еще живет, и отголоском
Сюда доходит привкусом в глотке,
Неясным гулом, профилем в наброске.
Взлетая в ночь, грохочущий трамвай
Вплетается в таинственное эхо
Судьбы, тоски, и самый крайний край
Не выглядит сложнее, чем уехать,
Сбежать туда, где до сих пор светло.
Жизнь миновала. Но осталось время
Расклеить рамы, протереть стекло
И слушать звон, летающий над всеми.
1999
* * *
Кореш твой, сентябрь плакучий,
разбросал листву и перья.
Сквозняки, как подмастерья,
в услуженье у ветров,
по домам все ищут лучших,
пыль летит, грохочут двери,
если есть, конечно, двери
у оставленных домов.
Если есть, конечно, лица
у таких, кто помнить может,
то по лицам, их тревожа,
пролетит, промчится тень.
Если к ним не подступится –
значит, век до срока прожит.
Птицы в небо путь проложат,
канут в небе в этот день.
Твой дружок, озябший скверик,
все чинарики стреляет,
в речку веточки бросает
и гоняет детвору,
на скамейках мокрых дремлет,
сор под веки задувает,
и глаза слезятся, тают
слезы, сохнут на ветру.
Если есть, конечно, слезы
у того, кто отмахнулся,
отступился, отшатнулся,
задержался, занемог.
Дождь ночной ударной дозой
рухнет, словно сам свихнулся,
вспомнив, кто же подвернулся
под горячий кулачок.
Твой браток, сиротский город,
размывает очертанья,