Читать Говорит и показывает

– Мама!.. Где паяльник? Что такое, вечно ничего не найти! – с досадой спросил я, закончив бестолково рыться в ящике с инструментами в чулане.

– Ты нашёл, у кого спросить, откуда я знаю? Может быть, Виктор взял и не положил на место? – мама обернулась от плиты.

– Да ладно, Витька в жизни его в руки не брал, не знает каким концом в розетку-то совать, скажешь тоже! – я отмахнулся, начиная сердиться.

– Ну, в инструментах смотри, в ящике…

– Да нету там.

– Значит Маюшка взяла.

– На черта он Маюшке сдался?

Мама посмотрела на меня чуть насмешливо:

– А на черта ты ей шлем мотоциклетный подарил, гитары ваши и вообще… Что удивляться, что теперь ей понадобился паяльник?

– Причём тут это…

Я устал уже слушать, какие неподходящие увлечения я прививаю своей пятнадцатилетней племяннице вроде мотоциклов и рок-музыки. Чуть что сразу об этом все заговаривают.

– И канифолью, чуешь, тянет? Точно от вас, сверху.

А вот это уже не придирки, а факт: горьковатый жёлтый запах тянется с лестницы второго этажа, где наши с Маюшкой комнаты. Я подошёл к маме ближе, заглянул через плечо, вдохнув аромат «Climat» от её ещё не седых волос в химических букольках: она готовит, ужин, ясно. Похоже, печёнка, неплохо. И пюре, значит будет, вон, картошка булькает. М-м-м… Есть уже хотелось, сразу вспомнил о еде и даже злиться перестал.

– Когда есть-то будем? – спросил я, проглотив слюну.

– Иди-иди, не подлизывайся, Лиду с Виктором подождём, тогда…

– Чего их ждать-то, не дождёшься… – пробормотал я.

– Не ворчи.

Виктор – муж моей сестры, директор Приборного завода, который он, можно сказать, унаследовал от моего отца, что был директором много лет, и поднял своего зятя от начальника цеха до своего зама, когда узнал, что болен и придётся оставить свой пост.

Отца уже восемь лет нет на свете, столько времени Виктор – директор. Я едва окончил школу и учился на первом курсе, когда мы похоронили отца. И не знаю, его ли тяжёлое умирание, или то, что моя сестра была врачом, определило мой выбор профессии, но пошёл я по сестрином стопам. Мы с ней коллеги теперь во всех смыслах, работаем вместе в роддоме. Она – заведующая, а – ординатор. Однако, и это не сделало нас ближе.

В семье, где все вечно заняты, всегда на работе или отвечают на бесчисленные звонки неумолкающего телефона, дети обделены вниманием. Вот и мы с Майей, существовали отдельно от наших взрослых. Они всегда были и есть отдельно от нас, и даже отдельно друг от друга. Даже, когда был жив отец. Мама – директор школы, сестра – врач, что дежурит два, а то и три раза в неделю, её муж… словом, всех вместе увидишь даже не в каждые выходные и праздники. И в нормальных семьях дети существуют в своём отдельном мире, а уж в такой как наша и подавно.

Но с Маюшкой мы вместе. Эта дружба началась, когда я заболел ветрянкой в двенадцать лет. Маюшке было три.

Я валялся с температурой, болячками и книжками наверху, где была моя комната, чувствуя себя почти в заточении. Маюшка и пришла ко мне однажды.

– Ю-юска, давай покъясу? – спросила она, взяв в руки пузырёк с зелёнкой и намереваясь подмазать гадкие болячки на моей коже.

Она, маленькая, белобрысенькая, большеглазая и худосочная, так трогательно выглядела во фланелевом платьице жёлтого цвета с большой горох, колготках гармошками на её тощих ножках, с лохматенькими жидкими волосиками и грустно свисающим капроновым бантом, и смотрела так просительно, что отказать ей я никак не мог. Тем более что за весь день ко мне, кроме неё, не зашёл никто: заглянут от порога, и уходят, и то, уже вечером, а с утра я вообще оставался один, пока не привели Маюшку из садика.