Читать Судьба и воля

Он бежал за санями. Снег был глубоким и рыхлым. Снег не давал набрать скорость, и ему никак не удавалось зацепиться руками за заднюю скобу, удерживающую солому. Лошади притормаживали на поворотах, и он почти настигал свою цель, но сани елозили в разбитой колее, и в тот момент, когда его ботинки наконец оказывались на концах подкованных железом деревянных полозьев, сани, вильнув, резко сотрясались, сбрасывая его на дорогу. Приходилось начинать все сначала. Снег не пускал его, удерживая в своей все увеличивающейся глубине. Пара рыжих битюгов уносила повозку, и ему так и не удалось дотянуться до стога, а он хотел прокатиться, как местная ребятня шутила, «от калитки до ворот», и вытащить пару соломинок, чтобы пускать через них мыльные пузыри, а еще через них можно медленно пить воду. Но вот же снег, белый, сахаристый, не запачканный конным пробегом. Зачем соломка? Можно ведь просто набрать в руку этого холодного сахара и есть его, охлаждая горячее горло.

Борис застонал, и Жозетт смочила его губы влажным тампоном. Ему было хорошо в бессознании, в этих детских воспоминаниях, ничем не перемешанных, как это бывает наяву. Ты стараешься вспомнить о чем-то из прошлого, но настоящее мешает, никуда не исчезая, и оказаться в этом прошлом – чистом, без примесей сегодняшнего мира – не получается.

Борис Залесский – в коме, ему 84 года. Два дня назад он упал с винтовой лестницы в своих апартаментах в Жуан-ле-Пен. Он слышит, как суетится Жозетт, чувствует лавандовый запах простыней и их шероховатость. Иногда, когда он выплывает ближе к поверхности, становятся осязаемыми боль сломанных ребер и трудное дыхание задетых легких.

Но окружающие его люди – медперсонал, жена, появившиеся накануне сыновья – этих его приближений к реальности не замечают, только на мониторе пациента иногда выстрелит пиком какая-нибудь синусоида.

Борис понимал, что на этот раз ему не выкрутиться. Смерть не однажды приближалась к нему, как он шутил, на интимное расстояние, но роман закрутился только теперь.

Его радовала появившаяся, пусть и при столь трагических обстоятельствах, возможность проваливаться в прошлое, в сладкий сироп детства, и он отпускал себя в это плавание, в глубину, не подверженную суете.

Отец брал его на руки. Он был большим, широкоплечим, с густой черной шевелюрой и аккуратной бородкой. От него пахло табаком, одеколоном, сыромятной кожей лошадиной упряжи и смолистым сосновым духом. Он был известным и уважаемым торговцем лесом. Иногда в его нагрудном кармане к восторгу мальчика обнаруживался клад – шоколадная конфета. Но такое случалось нечасто. Отец много работал и редко находил время для общения с детьми: кроме Бориса, в семье было еще четверо, все девочки и все были старше его.

Как-то перед сном он обратился к Мириям, 15-летней, уже взрослой старшей сестре, маминой главной помощнице.

Она зашла поцеловать его и пожелать добрых сновидений, но присела на постель, услышав его вопрос:

– Почему я не могу получить такую конфету, которая бывает в папином кармане, всегда, когда хочу?

– А что еще ты хочешь получить по первому твоему желанию?

И пятилетний мальчик перечислил целый список предметов, совершенно ему необходимых для полноценной жизни. Там было увеличительное стекло, юла, деревянная конка с выточенными тремя лошадьми, как у Максика, лук со стрелами из игрушечного магазина, трехколесный велосипед, стеклянные голубые шарики и собака.