Читать Вспоминаю маму
Воды Дона едва заметно перемещались, успокаивая… а во мне шумело бурное течение горной реки – день был насыщен информацией, что мой детский романтизм медленно, но уверенно оседал на дно.
Одухотворённая устремлённость к неизвестному называется романтикой. Это состояние души, требующей активных и сиюминутных действий, но от неглубоких знаний совершаются ошибки… которые могут убить и мечту, и романтику.
В свои пятнадцать… и воспитанный на прямолинейных материализме и атеизме, мне не было известно ни об инстинктах, ни о подсознании, и тем более не были выработаны правила: чего можно и чего нельзя – желание было главным стимулом поступков.
Хотелось… хотелось быть моряком… бороздить океаны, увидеть чужие земли, изучить цветистую жизнь мира.
Соблазнил одноклассников – из одиннадцати согласились восемь. Собраны документы, характеристики, справки, и почта СССР доставила их в ростовскую мореходку.
Вызовы на собеседование и экзамен пришли на семерых… Саша Погорельцев что-то недооформил – документы вернулись назад (опережу события: Саша всё исправил и отправил документы в Клайпеду… и поступил).
Ребята поселились в общежитии, а я был в родном городе и поселился у бабушки Лены… которая первым вопросом ошарашила: «Ты уверен, Коля, что мореходка тебе нужна?»
У меня не было сомнений, но появилось ощущение: бабуля знает что-то такое, чего я не знаю.
Во мне не было мудрости – она для меня непонятна… что было во мне – глупость или заблуждение? Если заблуждение, то от недостатка знаний, но с большими желаниями… если глупость, то от тех же малых знаний и вынужденной необходимости что-то сделать.
Поэтому вместо ответа предложил:
– Бабуль, у меня завтра свободный день перед собеседованием, покажи мне Ростов со своими памятными местами…
– С удовольствием.
На следующий день:
– Сначала мы посетим Володю – это Владимир Андреевич Керуль, мой дед, которого видел по летним приездам в Ростов в трёх– и четырёхлетнем возрасте, а в пятилетнем приехал на похороны… для меня он образ из рассказов мамы.
Мы стояли у могилы с деревянным крестом с приклеенной фотографией дедушки…
Невозможно дать оценку человеку и моим чувствам к нему, если не было общения и, тем более, в том возрасте, когда неясно понимаешь самого себя… незнающий о жизни не будет мудрецом…
Мы приближались к большому валуну, явно привезённому в Змиёвскую балку… и камушки, разбросанные на утоптанной земле, по природе своей не должны быть на этом месте.
В рассказе бабушки звучала мрачная грусть и пугающая мистика… Приведу рассказ мамы, в котором боль с нотками оптимизма и даже иронии.
«…В 38-м отца назначили начальником станции Ростов-Товарный, а 23 июня 1941 года сняли как немца… хотя был настолько обрусевшим, что ни в какой степени не владел немецким языком. Когда немцы оккупировали Ростов, его забрало гестапо… как еврея со странной немецкой фамилией. Через неделю… ночью, а точнее под утро… стук в окно… мать открыла дверь… на пороге в грязи и в крови стоял отец… История потрясла – его расстреливали вместе с евреями в Змиёвской балке. С отцом оказался дежурный по станции, с которым проработали 20 лет… и его последние слова были: «Володя, ты помоложе… выживешь… найди моих… расскажи как было… не хочу умирать непрощённым». Подставил себя под пулемётную очередь и собой столкнул отца в ров… Глубокой ночью отец выбрался из-под трупов… Пласт земли был небольшим – на следующий день ров был готов принять следующий слой лишённых жизни. Вся жизнь – без звука стон… стоит ли жить горькими минутами?.. бессмысленно и надрывается терпение, ослабляя желание к жизни».