Читать Обостренное чувство независимости

Конец марта 1950 года в Гурьевской области Казахстана выдался холодным и сырым. С Каспия дул промозглый ветер, но в квартирке Гудковых на нефтепромысле Макат было тепло и уютно. В семье царило нервное напряжение-Шурка, или как ее называли в школе Александра Федоровна, рожала. Несмотря на поздний час, никто не спал, кроме мужа роженицы, капитана Пищика Петра Ильича. Тот со своими товарищами уже «обмыл» предстоящее событие, пожелав супруге успешных родов.

Мария Петровна, мать Александры, тоже волновалась:

– Валька, сбегай-ка в больницу, узнай, как там дела?

Худенькая первоклассница Валентина сунула босые ноги в калоши и выбежала на улицу.

– Ох, ох, хо! – завздыхал дед Петр Платонович, поднимаясь с кровати.

– Никитична, долго что ль нам ждать? Есть хочется, – обратился он к своей жене, белобрысой старушке с гладко зачесанными волосами и серыми умными глазами.

– Я сказала, – проворчала женщина в ответ, – родит вечером 27, не раньше. Потерпи, скоро уж…

На пороге появилась Валя и отрицательно покачала головой.

– Ну все, – проскрипел старик, – уже и ночь на дворе…

Пойду помогать бабе разродиться.

– Старый пень! Чем ты можешь помочь? – засмеялась Ольга Никитична.

– Да хоть палкой по углам побью, девчонка испугается да и выскочит на свет божий.

– Да почем ты знаешь девчонка это будет или хлопец?

– Уж я-то знаю, – усмехнулся старик и стал надевать резиновые сапоги – самую дефицитную обувь в непогоду.

– А может сегодня число не то? – произнесла Мария Петровна, глядя на отрывной календарь.

Шустрая девчушка встала на стул, оторвала листок:

– 27 марта, – произнесла Валентина, – День театра.

– Точно, артистка родится, – засмеялась Никитична.

Дед вышел, а в комнате воцарилась тишина. Под мерное тиканье ходиков засопел на сундуке Колька, самый младший член семьи, родившийся после гибели отца на фронте. Валюшка тоже раззевалась, положив голову бабушке на колени. Ольга Никитична привычно перебирала спицами шерстяную нить – вязала теплые носки мужу, который после Первой мировой стал страдать артрозом. Мария вышла во двор закрыть хлев, в котором жевала душистое сено кормилица семьи – холмогорская корова Марта.

За окном мелькнула тень: «Эй, сони, просыпайтесь! У нас приплод! Девка у нас родилась. Три шестьсот вес. Медсестра сказала.

Еще сказала:

– Глазастая такая! Глазищами так и сверкает. Петька, давай бутылку, ты сегодня уже не шаляй-валяй, а отец семейства!»

Мужчина вытащил из-под кровати пол-литровку «Московской».

– Да погоди шуметь-то, – замахала руками Мария, – а Шурка-то как?

– А что ей сделается? Как все бабы, спит давно.

– Разливай, зятек!

– За кого пить-то будем? – Ольга Никитична поглядела на офицера, – глазастая-то кто по имени будет?

– Как кто, ясно, – ответил молодой отец, – Наташка она.

Так мир пополнился еще одним человечком – глазастой Наташкой, чья история жизни станет сюжетом нашего произведения.

Как попала русская семья в этот забытый Богом нефтепромысел средь белых соленых озер в полупустыне – это отдельная история. Главой многочисленного семейства был хромоногий Петр Платоныч Королев. Какого роду-племени он и сам не знал. Отец его, скотник Платон, всю жизнь пробатрачил на новочеркасского помещика по кличке «Король», а мать мальчишка не помнит и дальше Кривянки света божьего не видел. Не ел малец ни ананасов, ни рябчиков, а вырос сильным и здоровым парнем на Донском берегу под завывание степного ветра.