Дверь со скрипом отворилась, и полоса света на миг ослепила. Я все-таки вижу!
От долгого пребывания в темноте, уже стало казаться, что я утратила эту способность. Но, Пресветлый Аэр, почему так рано?! Кажется, не прошло и нескольких часов после теткиного визита, и новой порции издевательств я просто не выдержу. Неужели мой последний час настал?
– Эй, Рэнни? – позвали шепотом.
Сестра? Этой-то какого штарна тут понадобилось, пришла добить?
– Ирения? – позвали чуть громче, раздраженно растягивая гласные, как всегда, когда Анаретт не получала чего-нибудь по первому требованию.
Даже с закрытыми глазами, я представляла, как капризно кривятся губы принцессы, но отвечать не стала. И пусть добивает! Какая мне разница? Луч света упал на лицо, и, сестра рвано вдохнула.
– Рэнни, ты, вообще, жива? У тебя все лицо в крови!
Говорит так, будто я ем руками на светском приеме! Уж прости, не могу не истекать кровью после того, как на мне выместила злость твоя мамочка. Что лицо? Судя по ощущениям, у меня и с остальным как-то не очень…
– Рэнни?
Капризный тон сменила граничащая со страхом тревога. Не за меня естественно. Скорее, за результат действий тетушки, сегодня она и правда перестаралась. Сестра тихонько пихнула меня носком туфли в плечо и пронзительно взвизгнула. Фонарь опрокинулся, зашуршали юбки, послышались быстрые шаги.
– М-мамочки! Здесь пауки! Рэнни, один прямо на тебе!
Терпеть и дальше ее сопрано было невыносимо, пришлось ответить.
– А то я не знаю, – промямлила распухшими губами, даже не собираясь шевелиться.
Челюсть адски болела, но я все же спросила:
– Чего тебе?
– Вот, это вода. Пей!
Я с трудом разлепила веки, один глаз почти полностью заплыл, и фигура Анаретт дрожала и смазывалась в тусклом свете фонаря, который так и остался валяться неподалеку, норовя погаснуть на сквозняке. Попыталась поднять руку, но ничего не вышло. Когда ползла к стене, от шока не сразу поняла, что она сломана.
– Пей же! Вода тебе поможет, ведьма! – настаивала сестрица.
– Завидуешь моей силе, Анаретт?
Как ни плачевно было мое положение, но выражение лица сестры меня позабавило, наедине она никогда не пыталась строить из себя ангела. Я осклабилась, продемонстрировав испачканные кровью зубы, и Анаретт отшатнулась с таким отвращением, что я забеспокоилась: наверное, мои дела совсем плохи.
Но принцесса Миртенская быстро взяла себя в руки. Подобрала фонарь, приладив его на крючок у двери. Задрала повыше пышные юбки, оголив лодыжки едва ли не до колен, и тщательно потрясла ими – видать, побаивалась прихватить с собой мохнатого восьмилапого друга. Осторожно переставляя ноги, снова приблизилась и протянула мне бурдюк.
– Рэнни, пей! – потребовала с нажимом.
Вода, свежая и чистая, полилась прямо на мои разбитые губы. Я сдалась. Открыла рот и, захлебываясь, принялась глотать. Живительная влага тут же разлилась холодком по телу, унимая боль. Нескольких глотков оказалось достаточно, чтобы стало намного лучше. Чувство такое, будто погасили жаровню и вынули из меня вертел. Я даже застонала от разом наступившего облегчения.