Читать Судьба русского солдата

Артиллерия работала по квадратам. Били всеми калибрами. Одиночный огонь, начавшийся совсем недавно как дежурный и беспокоящий, неожиданно превратился в шквальный огневой налёт. Гулкие удары рождались где-то далеко в глубине немецких позиций. Вспышек было практически не видно – стреляли с закрытых позиций. Зато почти сразу вслед за ударами воздух наполнял протяжный вой пролетающих в сторону залива раскалённых кусков металла. Спустя четверть часа грохотало, казалось, уже по всему плацдарму. Со свистом проходили над головой снаряды полевой артиллерии. Громовыми всполохами со стоном и рёвом прочерчивали низкую прибрежную облачность летнего утра тяжёлые «чемоданы» крупных калибров. Такого не случалось уже давно. Обстреливали и передний край, и цели в ближайшем тылу. Впрочем, тут весь тыл был ближайшим. Бегущий огневой вал на достаточно широком участке фронта, оставляя за собой череду разрывов, прокатился почти во всю глубину «Ораниенбаумского пятачка». И практически сразу пошёл обратно, снова к переднему краю. Моментально всё заволокло дымом и гарью. Не успевала оседать вывороченная земля с остатками скошенного кустарника и редких уцелевших до сих пор деревьев. И тут же сохранившиеся нетронутыми промежутки продолжали рвать и рвать всё новые и новые всполохи артогня.

Где-то вдалеке, за пару десятков километров севернее, в районе Ораниенбаумского порта прогремел чудовищной силы взрыв – по всей видимости, взлетела на воздух одна из барж с боеприпасами, пришедшая накануне из Кронштадта. И тут же совсем рядом накрыло вынесенные вперёд позиции нашего боевого охранения. Цепочка разрывов пробежала точно по траншее первой линии. Высоко подлетели брёвна наката – разметало какой-то блиндаж, кажется, ротного опорного пункта. По крайней мере, попадание было примерно туда, где он располагался. Что-то чадно разгоралось у обороняющихся за ближайшим холмом. Отсюда, с нейтральной полосы, было не видно, во что попали, но судя по чёрному шлейфу, горели какие-то нефтепродукты. Дым заволакивал окрестности, заползая в низину, по которой проходила линия фронта. Когда порыв ветра на минуту отогнал в сторону серо-сизое облако, обнажив вдалеке передовые позиции противника, неожиданно прямо за ними сверкнули вспышки орудийных выстрелов. Это была новая батарея в данном районе. Значит, уходить с нейтралки пока никак нельзя – нужно точно засечь её местоположение. Да и куда сейчас назад подаваться – скорее всего, здесь целее будешь. Несмотря на молотившую неприятельскую артиллерию, планомерно превращавшую всю округу в лунный пейзаж, опытный глаз наблюдателя не терял ориентировки на местности. Вот выгоревший до ржавой желтизны остов подбитого танка, оставшегося здесь ещё с прошлой осени, вот приметная седловина между холмами за расположением немцев. А чуть левее огневая позиция этой новой батареи. Которая, однако, лупит беглым огнём, зараза. Нанести её координаты на карту прямо здесь, конечно, не получится – уж и вправду больно сильно жарят. Но ничего – никуда не денется. Он её засёк и запомнил.

Немецкие артиллеристы в очередной раз перенесли огонь в глубь плацдарма. А почти с самой вражеской передовой линии вдруг с визгом ударили миномёты. Пожалуй, так дело может дойти и до атаки. Ветер в очередной раз снёс дым теперь уже с наших позиций. В наполовину обвалившихся траншеях и ходах сообщения обозначилось едва заметное отсюда движение – наше пехотное прикрытие занимало свою первую линию. Судя по небольшому количеству иногда мелькавших за брустверами касок, занимать позицию начали пока что ещё небольшими силами. Миномёты стукнули и взвизгнули ещё раз. Несколько мин упало на нейтральной полосе. Будем надеяться, что случайные недолёты. Ещё залп – осколки просвистели в полуметре над выгоревшей травой. Он боком вжался в дно неглубокой воронки, в которой лежал. Приник щекой к сухой, пыльной земле, зарылся в неё половиной лица, зажмурив левый глаз и закусив зубами расстёгнутый ремешок сдвинутой вправо каски. И вдруг увидел над собой небо. Дым опять отнесло в сторону, и небо вдруг неожиданно оказалось синим-синим. Слушая, как ходила ходуном под ним земля, сам содрогаясь вместе с ней всем телом, он одним глазом с каким-то вдруг непонятно откуда взявшимся удивлением смотрел в это лазурное и где-то в невообразимой вышине совершенно чистое июньское небо второго военного лета 1942 года…