Читать Широкая кость

Laura Dockrill

BIG BONES

© Бараш О., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

После приступа астмы я первым делом съела оладью. Ну хорошо. Пусть не оладью. Скорее упаковку. Упаковку оладий.

– Запихни их, пожалуйста, назад. Похоже, они еще сырые.

– И это все, о чем ты можешь думать, Биби, после того, как чуть не померла, – возмущается Дав и запихивает оладьи обратно в тостер. – И потом, покупные оладьи не бывают сырыми, дурында ты.

Я не отношусь к людям, которые «не в состоянии есть». Я всегда в состоянии есть. Даже когда болею. Даже когда мне грустно. И даже когда по телевизору показывают, как кого-то тошнит.

– Не обзывайся. Скажи спасибо, что я жива. Запихни их еще раз.

Я люблю, чтобы оладьи были поджаристые и густо намазанные маслом. Я люблю, чтобы все масло просачивалось в дырочки и текло на тарелку, чтобы потом промокать солененькую желтую лужицу теплой губкой мякоти.

– Ты же знаешь, что мама собирается отправить тебя наконец к врачу?

– Ага. – Я снимаю с ресниц комок туши и скатываю в маленький черный шарик, как прихлопнутую муху. – А доктор Хамфри собирается сообщить мне, что я толстая.

– Что у тебя избыточный вес. Врачи не говорят «толстая».

– Ну ладно, избыточный вес. Все равно.

– Но только это глупость. Если верить этой их таблице, у всех нынче избыточный вес.

– У тебя нет.

Рядом с Дав и простой карандаш может показаться толстым. Она опирается о кухонную стойку, подтягивается на руках и висит, дрыгая ногами, как будто идет на цыпочках прямо по воздуху.

– Хотя, по-моему, этот индекс массы тела придумали в 50-е, когда все были махонькие… Видела бабушкино свадебное платье? Как будто кукольное. У меня даже одна нога бы в него не влезла. Такие крошечные вещички, сейчас совершенно ни на что не годные. У нас даже размер обуви здоровенный.

Я вижу, что от тостера клубами поднимается пар, и впадаю в панику.

– Все, готовы, вынимай скорей!

– Могла и сама это сделать, Биби, – говорит Дав, но все равно плюхает передо мной пышные теплые лепешки.

– Дав, я только что чуть не померла, а тебе трудно приготовить мне оладушки? Давай масло.

Мы ждем, когда мне скажут, что я толстая. Ждем вместе с мамой. И грызем ногти перед кабинетом врача. Мы обе знаем, что грызем ногти не потому, что волнуемся. Нет, мы совершенно не волнуемся. Мы грызем ногти, потому что нам обеим нравится их грызть.

Просто у мамы больше силы воли, чем у меня.

Я ОБОЖАЮ еду. В детстве, получив карманные деньги, я не покупала себе игрушки или сладости – нет, я тут же бежала и покупала увесистую картофелину в мундире с сыром и бобами.

– Не трогай журналы, – почти не разжимая губ, говорит мама. – На них полно микробов.

Я мысленно перебираю предметы, которые уже трогала здесь: дверь, звонок, перила. И теперь все микробы собрались у меня во рту и на маленьких белых пупырышках языка собираются в какую-нибудь смертельную болячку. Но меня и не тянет трогать журналы.

Я НЕНАВИЖУ такие журналы. В которых красными кольцами обведены части тела женщин в купальниках и выставлены напоказ, словно ряд пирожных с кремом в булочной. Слишком толсто. Слишком тонко. Слишком целлюлитно. Слишком дрябло.

Слишком жизненно.

Знаете ли, готова поспорить на что угодно, что все эти тетки, которые зарабатывают на жизнь рисованием красных линий на телах знаменитостей, сидят на своих толстых задницах в тесных офисах, пожирают сэндвичи в упаковках и ненавидят сами себя. Что это за жизнь? Я бы предпочла, чтобы на мне рисовали эти красные круги, чем самой рисовать их.