Читать Дыра: Провинциальные истории

Сколько нас в нас? Каждый день нас меняет в лучшую или худшую сторону.

Иван Охлобыстин. Тёмный альбом

В одном захолустном рабочем посёлке под названием Искра жил молодой поп с матушкой и двумя детишками. Был у него неплохой приход – хоть и не такой «жирный», как у отца благочинного, соборного протоиерея, но всё же: маленькая церквушка, приземистая, вросшая в землю от старости, тесно наполнялась бабульками, пожертвования шли исправно, в кассе всегда было что взять на жизнь – как же, семью-то кормить надо.

Звали того попа отец Сергий. В детстве он мечтал водить поезд и, может быть, поэтому судьба определила ему быть всегда где-нибудь возле железной дороги: ещё студентом семинарии он жил в доме прямо за путями, потом определили на послушание в храм епархиального училища – бывшее железнодорожное ПТУ, и наконец свой приход на окраине Искры – по воле божьей оказался тоже вблизи железной дороги, за старинным разъездом, до путей рукой подать, так что проезжающие поезда заглушали совсем иной раз пение и чтение церковное.

Разъезд этот, деревянный вокзальчик с колодцем, яблоневым садом и огородиком, в 90-х годах закрыли и отдали церкви – под церковный дом, и там селились прежде присылаемые из города священники. Со временем попы обзаводились своим, более приличным жильём, и дом опять пустовал.

Так было и с отцом Сергием. Приехали они с матушкой, пожили в нём с годик, да и переехали в квартиру в кирпичной двухэтажке наподалёку. Дом же, сырой и холодный, закрыли на замок и забыли как страшный сон.

И вот прошлой зимой попросилась в него монахиня, сбежавшая из монастыря от тамошних тягот и самодурства. Ну, бывает, не выдержала – не каждый выдержит, тем более девушка. Устроилась здесь в храм – петь на клиросе, жить же негде. И отец Сергий разрешил, не пропадать же человеку.

Так и стала она жить в том доме.

Относился он к ней по-христиански – вежливо и мягко, но холодно, отстранённо, даже в душе брезгливо, вроде как к прокажённой. Расстрига не расстрига, но в мир монахинь не бог уводит, а бес. На таких грех висит, как будто заразная болезнь. Как ни оправдывай – это падшие люди, и всё.

И по-человечески ничего он в ней не видел – сломленный, грустный человечек, заискивающий, глаза в пол, слова сдавленные, безликие, да и по-женски тоже – она была бледная, заброшенная, неинтересная.

Единственное сильное и настоящее чувство, которое в нём стало со временем всё более к ней проявляться, – это жалость. Просто жалость, тепло сердца, похожее на боль. Идёт мимо, глянет в сторону её дома, и вдруг как-то непонятно и виновато защемит сердце. А в чём он перед ней виноват? Да ни в чём, конечно. Отбросит с досадой эту глупую боль и пойдёт дальше.

Однако чувство росло, и однажды он не вытерпел и зашёл – узнать, как житьё-бытьё, не трудно ли, вдруг чего нужно, сам ведь тут жил с женой, плохо тут было, углы худые, ветер гуляет, удобства на улице.

Она ответила, потупив глаза, что ничего не нужно. И он ушёл, но с тех пор стал иногда заходить. Просто из жалости. Поговорить, сказать слова утешения, ведь он всё-таки православный священник, должен говорить такие слова людям, на то и поставлен – утешать души страждущих.

И он, как мог, её утешал. И чем больше утешал, тем сильнее росло чувство жалости к ней. И уже не видел в ней падшего человека, по слабости поддавшегося бесу, он увидел несчастную жертву, виной несчастий которой был вовсе не бес, а люди – людские безответственность и жестокость.