Между 27 февраля 1917 года и 20 марта 2015 года сколько? Один миг. Между размеренной благополучной жизнью и катастрофой лишь один крик.
– Папа́!
Удар молнии расколол мою голову. Мир пошатнулся и опрокинулся. Эхом звучал детский крик, кто-то мужским голосом взывал:
– Кличьте дохтура! Их высочеству плохо сделалось! Дохтура!
– Папа́, что с тобой? Папа́!
Тысячи, миллионы образов и воспоминаний обрушились на меня, заставив со стоном сжать голову. Вокруг поднялась какая-то суета, в темноте грота добавилось пляшущего света, замелькали огни керосиновых ламп. Забегали, замельтешили люди, кто-то что-то приказывал какому-то ротмистру. Да, как-то я оконфузился, теперь по всему замку будут шептаться и хихикать горничные с истопниками. Хорошо, смартфонов ни у кого не видно…
– Ворот! Ворот ему расстегните! На воздух! Срочно на воздух! Ротмистр, где же носилки?
Интересно, откуда у меня во дворце носилки? А, вероятно, из госпиталя для нижних чинов принесут, зря, что ли, я велел крыло своего дворца отвести под это богоугодное дело? Тут, конечно, не клиника третьего тысячелетия, но уж носилки-то у них должны найтись?
И точно, вот и носилки.
– Аккуратнее, господа, аккуратнее!
«Господа» достаточно бережно водрузили мою тушку на носилки и куда-то понесли. Интересно, неотложку уже вызвали? Во всяком случае, сирен машины «скорой помощи» я пока не слышал.
Свет брызнул мне в глаза, и я невольно прикрыл лицо рукой.
– Может, в дом?
– Нет-нет, ему нужен воздух. Пусть пару минут подышит. Кладите носилки на сено.
Интересно, еще пять минут назад здесь никакого сена не было. Да ладно тебе, вчера при тебе Тихон из саней выгружал. Ах да, Тихон. Тихон? В мозгах со страшным скрипом прокручивались и заново сцеплялись шестеренки моих извилин. Моих? Как понять-то? Боже, моя голова…