Тот человек, которого ты любишь во мне —
лучше меня: я не такой…
Но ты люби!
И я стану лучше себя.
(Михаил Пришвин)
Родители Лёшки собрались в город.
На один вечер.
Им срочно понадобилось съездить. И они оставляли Лёшку на даче одного.
– Сын мой, – после ужина серьёзно сказал ему папа, с копной тёмных волос и с решительным профилем орла, – ты уже взрослый. И ничего не должен бояться. Ты просто – ты понял меня? – просто переночуешь сегодня один.
Всего одну ночь.
А завтра утром – к завтраку – мы уже появимся.
Договорились?
И – смотри: главное – ничего не бойся!
Ты мужчина!
Помни это. Всегда.
И гордись этим.
– И тут вокруг – свои же дачники, – мягко улыбнулась мама, с мягкими волнами русых волос и с мягкими чертами лица: – Если что, соседи все свои.
Да ты их всех знаешь!
Только на реку один не ходи, а если соберёшься, то с ребятами.
Всё будет хорошо, – снова улыбнулась мама.
И родители уехали в город.
9-летний взрослый Лёшка остался один.
Было пасмурно, и на реку никто не пошёл.
Так, поболтали с мальчишками, посмотрели кинчик…
Потом все разбрелись по своим дачам: родители позвали всех – по домам, а то дождь начинается… и – вот уже – ливанул!..
О! и молния… а грохочет как!!!
Лёшка лёг спать – где и обычно – на втором этаже, в своей уютной мансарде.
Здесь, в маленьком университетском дачном посёлке, домики типовые – почти у всех одинаковые или похожие: двухэтажные, у кого-то с камином, у кого-то с печкой…
И второй этаж – почти у всех – меньше первого: мансардный.
И – почти во всех семьях – мансарду оккупировали отпрыски.
Предоставив предкам – более обширный и представительный – первый этаж.
Лёшка долго не мог уснуть.
Гроза разгрохоталась не на шутку!
Домик то и дело сотрясался от грохочущего грома – то с одного боку… то с другого…
И – окно внезапно освещалось вспышками молнии – озаряя всю комнату…
И выхватывая из мрака – то диван с перепуганным мальчишкой, натянувшим одеяло по самые распахнутые глаза – с уже огромными зрачками!..
То – стол у противоположной стены – с ноутбуком, и с альбомом для рисования, и свёрнутым в трубку ватманом, и богатым набором цветных грифелей и всевозможных мелков…
А то – и ружьё – висящее на потёртом ковре с затейливыми узорами… на той самой стене, у которой стоял диван с перепуганным мальчишкой.
Лёшка ругал себя – и уговаривал – что это всего лишь гроза.
Просто – гроза!!!
И – ты – что, грозу никогда не видел, что ли?!!
Но – новые всполохи – и новые тени!.. едва уловимые – не давали ему закрыть глаза и унять бешеный стук своего сердца.
Наконец, измученный Лёшка всё же заставил себя закрыть глаза.
Точнее – заставил себя – не распахивать их.
Ни при очередном грохоте грома, ни от очередной вспышки молнии.
Он – и хотел спать… да уже давно!
Потому что – уже давно – глухая ночь… совсем глухая…
Часа три уже, или около того…
Ну, вот, – думал про себя Лёшка, – дождусь трёх часов…
И тогда уж усну…
Додумал он сквозь сон.
Провалился куда-то… что-то непонятное и неприятное…
Он понимал: это сон… это всего лишь сон…
И – хотя и сон – но это не просто сон.
Поэтому было очень неприятно.
Вдруг Лёшка в один миг вынырнул из сна.