Фарид Нагим
…А ФАРИТ ДУЕТ И СМЕЕТСЯ
И чего только не бывает, когда мужчины собираются вместе.
Мы собирались у Фарита Маленького. Общежитие, комната 519. Мы часто сходились на этом участке земли. Я, Фарит Маленький, Фаиг и Хачик. Всего пять вечера, а на улице темно, будто затмение.
В комнате горела настольная лампа, «Джейн Эйр» – так называет ее Фаиг, за абажурчик, похожий на капор. Наши тени на стенах жили отдельно от нас, говорили нашими головами, и все иной раз вздрагивали, оборачивались на свою тень.
Хачик с Фаигом сидели за столом друг против друга, спорили – делил и землю на Армению и Азербайджан. Фаиг взял у Хачика взаймы денег, и вот ругаются теперь. Хачик – бизнесмен. Он часто приезжает к нам, его тянет сюда. Видимо, устает от денег и хочет посмотреть на них со стороны, как мы это делаем. Нужно сказать про галстук Хачика. Он яркий и длинный. Не галстук, а кливер, ждущий попутного ветра; не галстук, а лоз а в поисках золотого места. Через сто лет услышу имя «Хачик» и сразу вспомню: светлые, скованные гелем волосы, слегка вогнутый нос – и галстук, броский, как восклицательный знак.
Фаиг – студент, как я и Фарит Маленький. Добрый папу Фаиг, так он сам себя называет. Именно папу, а не папа. Он живет внутри себя. Если его оттуда извлечь, он себя не узнает, как человек, всю жизнь проживший в крепости, когда ему показывают эту же крепость снаружи, спрашивает: «Что это за крепость такая?!» Фаиг носит очки. Когда он в очках, это смирный начитанный студент, немного похожий на рассеянного англичанина, без очков – хитрый, беспощадный мусульманин. Странно, очки даже самое зверское лицо делают добрым и наивным. Фаиг смешно шевелит верхней губой, будто хочет достать ею кончик носа. Видимо, переносица чешется под коромыслицем очков, а носом шевелить не получается – вот и работает губа. И еще, Фаиг периодически ударяется в бизнес, только ему деньги нужны для внутреннего спокойствия, в отличие от Хачика, которому они просто нужны.
Нам с Фаритом Маленьким делить нечего. Мы татары. Мне кажется, что если кто-то крикнет: «Бей евреев!», то многие, не дай, конечно, бог, будут их бить; а если крикнет: «Бей татар!», то все татары разом и одобрительно закричат: «Бей татар, бей этих гадов!», и все растеряются, а кого же в таком случае бить?! По-моему, нет нации на Земле, которая бы так сама себя презирала на людях, как татары. Когда у меня кто-нибудь спрашивает, какой я национальности, я говорю: татарин – и почему-то внутренне вздрагиваю.
Я сидел на кровати, а Фарит напротив меня на другой. Он настороженно косился и что-то шептал, я даже заволновался: «Может, он в чем-то меня подозревает?!»
Я заискивающе улыбнулся ему.
По-моему, нет на Земле человека честнее Фарита Маленького. Если он видит, что один человек обманывает другого, то краснеет, трет ладонь о ладонь, будто их нестерпимо жжет, ходит из угла в угол и громко и тяжело вздыхает, будто столетний дед. Его можно поставить на главном перекрестке мира – чуть кто кого начнет облапошивать, так Фарит покраснеет и тяжело, громко, на весь мир вздохнет. Фарит при довольно-таки мужественном лице имеет светлые и какие-то виновато-удивленные глаза, у Фарита маленькие, похожие на лук ангела, губы.