Горбун
Они познакомились в отделении Сбербанка, когда стояли в очереди к кассе. Они – это моя мама и Сан Саныч.
Маме тогда не исполнилось еще сорока лет, и она была, без всякого сомнения, самой красивой женщиной в мире. Так, по крайней мере, считали мы, ее дети: я, моя сестра Галя и брат Андрюха, а еще очень многие мужчины, которые не могли отвести от нее глаз, когда она шла по улице.
Моя мама Лиля – высокая, стройная с красивой женственной фигурой и прекрасным, несравненным лицом, покрытым золотистыми веснушками, из-за которых она казалась совсем юной, никак не мамой, а будто бы нашей старшей сестрой. Ее волосы – цвета спелой пшеницы, но еще более золотые, а глаза под длинными черными ресницами – зеленые, словно молодая травка. Не было никого прекраснее нашей мамы.
Так вот, в тот роковой день, она познакомилась с Сан Санычем – симпатичным пожилым мужчиной невысокого роста, лет пятидесяти, с благородными сединами и приятными манерами, единственное, что его портило – левый глаз, затянутый мутноватой белой пленкой, и производящий крайне неприятное впечатление. Зато другой глаз – совершенно здоровый и небесно-голубой, смотрел на мир бодро и весело из-под косматой седой брови.
Он, как и все другие мужчины, повелся на красоту мамы и начал с ней непринужденную, ни к чему не обязывающую беседу. После того, как они закончили свои дела в банке, Сан Саныч проводил ее до самого дома и обещал зайти на днях на чашечку чая, хотя мама его и не думала приглашать.
Мы с братом неодобрительно смотрели из окна первого этажа на очередного маминого ухажера, он расцеловал ей ручки у входа в подъезд и, вежливо раскланявшись, ушел. Наш колли Бука злобно облаял его из-за закрытой двери, хотя обычно был добр ко всем людям, даже совершенно незнакомым.
– Надеюсь, этот одноглазый старикашка больше здесь не появится, – злобно сказал Андрюха и погрузился в чтение своей книги.
Он оказался неправ. К большому сожалению. Через пару дней улыбающийся и благоухающий дорогим французским парфюмом Сан Саныч с букетом роз и тортом в руках появился на пороге нашей квартиры. Бука дико и злобно на него кидался, не давая войти, и мама приказала нам запереть пса в ванной. После этого, наша семья вместе с новым знакомым села пить чай. Все, кроме Гали, которая за час до этого убежала куда-то с подружками.
Я внимательно присматривался к Сан Санычу, и не замечал в нем ничего плохого или противного, кроме затянутого бельмом глаза. Он был вежлив, хорошо воспитан, предупредителен, пытался с нами весело шутить… Но чувствовалось в нем что-то незаметное, тайное, неуловимое, что заставляло нас с Андрюхой держать ухо востро и не расслабляться в его присутствии. Я тогда еще этого не понимал и не мог объяснить словами, но сейчас точно могу сказать – от тихого и скромного пожилого мужчины исходил мощный поток злой энергии, и мы – собака и дети, ощущали его всем телом, так же, как ладонью можно ощутить тепло идущее от огня.
– Знаешь, этот дядька не тот, кем он хочет казаться, – заявил мне, однажды, братец.
– Что ты хочешь этим сказать? Он на самом деле не художник и не преподает живопись в училище?