Читать Куколки

В детстве я ухаживала за цветами в саду. Я знала их по именам и запахам и имела обыкновение беседовать с ними.

Большие и яркие цветы издали бросались в глаза, но были в саду и мелкие невзрачные цветочки, которые служили им фоном. – А иначе для чего нужно существование таких цветов, как не оттенять тех, кто красивее и ярче?…

Не сразу я поняла, для чего такое существование…

Когда наступала ночь, яркие и выдающиеся укладывались спать, а невзрачные, свободные теперь от бремени своей службы, раскрывались и начинали издавать интенсивный аромат.

Не сразу я поняла, что это они дарили самые интересные запахи.

Не сразу я поняла, что девушки – это цветы… Не сразу поняла: чем невзрачнее цветочки, тем слаще они пахнут в ночи. И это знание впоследствии стало моей поговоркой. Закон компенсации.

С детства я наблюдала за тайной жизнью цветов и особенно волновали меня невзрачные, на которых никто не обращал внимания, особенно мужчины.

Однажды мне приснился сон. И он был такой же больной, как то, что произошло потом, там, за пределами сна. Но я была такая упрямая: я не хотела верить в сон, я хотела верить, что у меня хватит сил переделать сон, который начал распространяться на жизнь, которая за пределами всех снов.

Я стояла в потемках, приглушенный свет окружал меня, закулисное пространство вокруг, а впереди – сцена и свет.

Пахло старой бумагой и пылью. И мне вспомнилось: тогда, в детстве, тоже пахло пылью, деревом и старыми газетами. Я стояла в потемках, упершись лбом в белую известку. И она тоже пахла – эта стена, старая побелка, известка.

Меня мучала жажда, сильная жажда. Я была очень уставшей, от долгого стояния в углу – уставшей – и ноги уже начали трястись, но мне не разрешали ни выйти из угла, ни сесть в углу. Я должна была стоять. Рядом с моим лицом запомнились навсегда книжная полка и брошюры, газеты, что-то еще… Как я люблю книги и запах новой бумаги!

А тогда я стояла в углу с трясущимимися ногами, уставшая уже стоять и плакать. Мое лицо распухло от слез, мои глаза болели… Слез больше не было. Была жажда, очень хотелось пить. Тьма распространилась по комнате, наступил вечер. Родители разговаривали на кухне, они про меня забыли. Слез больше не было. В тот день я разучилась плакать. Мне было четыре года и я не знала, за что меня наказали.

Я разучилась плакать и постарела на много лет в тот вечер.

Теперь, когда я плачу, мои слезы не льются из глаз, они остаются где-то внутри… Там, внутри, резервуар во мне… Боюсь, что он уже переполнился: с некоторого времени слезы в него не вмещаются. Резервуара не хватило на всю жизнь.

Возлюбленный, нежный и пылкий, сказал как-то: Ано, высморкайся!

Но я не сделала этого, а у меня бежало из носа, и тогда он повторил: Ано, высморкайся!!

И я взяла конец шарфа, а мы шли как раз по улице, недалеко от петербургской чебуречной, – названия русских улиц не задерживались у меня в памяти, – и я взяла кончик шарфа, ведь тогда была зима, и приложила к носу вместо платка.

Секунду спустя я почувствовала: неприязнь родилась в сердце возлюбленного. Неприязнь от того, что я сморкалась в шарф. Кончик шарфа намок. Я не стала ему объяснять, что когда-то давно я разучилась плакать… Это очень долгая и старая история на самом деле… Я не стала ему объяснять, что резервуар переполнился… У него переполнился свой…